Цифр на этой кляксе не было, но время и без цифр было понятно: двенадцать часов и пять минут.
Танька надела все тот же махровый халат и, подхватив его длинные полы, вышмыгнула из комнаты.
Телевизор работал громко, на весь дом. Он стоял в большой комнате на первом этаже, его экран был виден с лестницы. На лестнице Танька и остановилась.
Левертов сидел в кресле, а его мать стояла рядом, положив руку ему на плечо. Оба не отрываясь смотрели на экран телевизора.
А там черт-те что творилось. Точно, как вчера на улице. Танька и улицу узнала, и даже, ей показалось, лица некоторых людей, которых сейчас по телевизору показывали.
«А вот осталась бы там вчера, и меня б сегодня показали, может», – мелькнуло у нее сожаление.
Но тут же она вспомнила вчерашний день так ясно, что сожаление исчезло.
Сегодня, похоже, там тоже хорошего было мало. На экране был виден огромный белый дом, состоящий из двух половинок – внизу широкая, сверху на ней стоит, как стакан, узкая. К тому, что в Москве почти все дома огромные, Танька уже привыкла. Однако к тому, что вся верхняя половина этого дома черная и из окон валит дым, привыкнуть было бы странно. Вернее, странно было бы считать, что так оно и должно быть.
Но дым валил, перед домом стояли танки и всякие военные машины, вообще, военных было очень много, и эти военные выводили из здания каких-то небритых людей.
Таньке хотелось спросить у Левертова или у его матери, что там в телевизоре происходит, но те смотрели на экран молча, и спрашивать она не решилась.
Пришлось самой слушать, что говорит голос за экраном. Говорил он в основном непонятное, но, главное, Танька догадалась, что все уже кончилось. Вроде как победой, только чьей, понять было невозможно. Лица у всех в телевизоре были хмурые, и непохоже было, чтобы кто-то радовался.
– Неужели всё? – сказала Евгения Вениаминовна. – Не знаю, как я пережила эту ночь…
– Зря ты мне второй укол сделала.
Голос Левертова звучал сердито.
– Почему же зря?
– Гайдар ночью всех позвал прийти и взять оружие. Егор с Ниной пошли, а я тут…
Кто такой Гайдар, Танька знала. В смысле, знала, что это не тот Гайдар, который писатель, а тот, которого все кругом кроют последними словами, потому что из-за него пропали деньги на сберкнижках. У матери сберкнижки не было, но Гайдара она ненавидела лютой ненавистью.
– Ты все равно не смог бы пойти, Веня. Ты же по лестнице еле спустился! Сам прекрасно понимаешь.
– Понимаю…
– А главное, кого предлагалось этим оружием защищать? – Голос Евгении Вениаминовны дрогнул. – Людей, которые сначала соблазнили тебя работой с ними, а потом бросили на произвол судьбы?