– И что? – скалывая жгуты рубиновыми заколками, спросила Таня.
– И ничего. Успели на вечерний самолет. Гонорар тю-тю, но хоть за билеты вернул, мог вообще пинками выгнать. Вот так, Танюша. Я грешным делом думала, это прошло уже.
– Что – это?
Таня приколола последнюю рубиновую розу и полюбовалась своей работой.
– Скотство это, – ответила Валентина. – Я понимаю – в девяностые, глаза у них разбежались, не знали, куда деньги девать, негде было научиться. Но теперь-то! К артистам как к собакам… По второму кругу у них пошло, что ли?
– Не знаю, – сказала Таня. – Только эти уже не от богатства на стенку лезут, по-моему.
– А от чего?
– От безнаказанности. – Она пожала плечами. – Они же чиновники все, кто им что сделает. Макияж какой, Валя? Смоки-айс к рубинам не подойдет.
– Давай с эффектом лифтинга, – сказала та. – В прошлый раз ты из меня просто майскую розу сотворила. Давай опять то же самое.
Хорошо, что разговор ушел от Таниной печали, пусть даже и в такую вот безнадегу.
Когда пришлось закрыть салон на Мясницкой и Таня впервые поняла, что впереди у нее только унылое убожество – ни дела своего, ни будущего, ничего, – она полночи проплакала. Когда стояла у себя на балконе, глядя, как разлетаются в тушинском небе блестки крымского салюта, то думала, что завтра же продаст квартиру и уедет куда глаза глядят, лишь бы ноги унести, пока не поздно, ведь понятно же, чем все это кончится. А теперь… Ездит по домам, на кусок хлеба зарабатывает, знает, что никуда ее малый кусок не денется, а о будущем думать нечего, надо жить одним днем, да и вообще ни о чем, кроме своего куска, лучше не задумываться, сидеть в своей коробочке.
Она и сидит. Привыкла. Все привыкли.
…Веня иногда заезжал за ней к концу ее занятий в колледже, и они куда-нибудь шли вдвоем, в театр или картины смотреть. Таня любила эти походы с ним так, что сердце колотилось от счастья. И не спектакли даже, не картины, а те минуты, когда возвращались домой и он отпускал машину на Ленинградском проспекте. Шли по Соколу пешком, останавливались на Звездочке, сидели в беседке, разговаривали.
В один из таких вечеров он сказал:
– Я с работы ухожу.
– Как это? – удивилась Таня.
Его работа вызывала у нее благоговение. По утрам за ним приезжала чисто вымытая машина с шофером, вечерами, бывало, приходили люди, которых она видела по телевизору, разговаривали о чем-то в его кабинете или выпивали в большой комнате на первом этаже и тогда шутили с Таней, которую он звал за стол тоже. И хоть работал он слишком уж много, в выходные даже, зато и деньги были хорошие, и, как Таня догадывалась, почтение. С чего ж такую работу бросать?