— И вообще, я ничего не знаю, кроме того, что вот хотят выдвинуть. Я для этого ничего не делал. — Скулы Шувалова потемнели.
— Да, конечно…
Какая-то тягучая дремотная задумчивость овладела Борисовым, глаза устремились в одну точку. Так бывает, когда силишься и не можешь вспомнить какое-нибудь слово, название; где-то в тугой на подъем памяти витают туманные контуры нужного слова, тень звука какая-то слышится и томит, томит неуловимостью.
— Да, конечно, — снова рассеянно повторил Борисов; нужное слово так и не далось памяти. — Ты ведь науку забросишь, Гришка, там ведь работы…
— Обещали создать условия. Но не это меня смущает, — осторожно сказал Шувалов.
— А что? — с любопытством спросил Борисов.
— Да все эти византийские сложности, — медленно, словно нехотя, отозвался Шувалов. — Знаешь же, там не только то, что на поверхности.
— Да, знаю. — Борисов помолчал. — Что ж, парень ты здоровый. Будешь бодаться с тем, что покажется неправильным. Тебе же нечего опасаться инфаркта.
— Нет, Валька, не буду. Я не собираюсь вести себя как хомо новус. Я не рвался на эту должность, меня пригласили. Ну, я согласен, раз это нужно. И не ради квартиры и докторской. Квартира мне не нужна, а диссертацию, рано или поздно, я сделаю сам. И не собираюсь я вдаваться во всякие византийские сложности. — Раздражение послышалось в голосе Шувалова. — Это меня не касается.
— Ну, не знаю, Гриша. Так, по-моему, никому не удавалось, — тихо сказал Борисов.
— Ну ладно. Еще ничего не случилось, может быть, и не будет, а ты на меня уже всех собак вешаешь. Я просто посоветоваться к тебе пришел по-приятельски. А тут хоть вообще рта не раскрывай.
— Постой-постой, Гришка. Я тебе, кажется, ничего еще не сказал. Это ты сам тут нагородил. Но если уж хочешь знать мое мнение, изволь. — Борисов сел на постели. Он уже заранее испытывал сожаление о том, что сейчас скажет Шувалову, знал, что будет ругать себя потом за эту прямоту, но какой-то бес подталкивал его.
— Ну хорошо, скажи, что ты об этом думаешь, — все еще ворчливо проговорил Шувалов.
— Ты уж прости мне некоторую упрощенность, но это неизбежно. Мы же не конкретный какой-то поступок обсуждаем. — Борисов вдруг надолго умолк.
— Да ладно, говори.
— Но учти, это только мое мнение, и весьма шаткое. Понимаешь, мне кажется, в секретари можно идти только по двум причинам… По крайней мере, эти причины самые явные. Или идут в секретари для того, чтобы выбить себе квартиру и докторскую, или — для того, чтобы наладить дело, чтобы в институте люди могли нормально заниматься своей наукой. Третьего не дано, как говорили латиняне. — Борисов чувствовал, что краснеет, и поэтому вдруг разозлился. «Что я, должен, что ли, кому-нибудь?» — подумал он и, уже не сдерживая себя, стал говорить: