Ради рисования я хочу отказаться от всего. Надо об этом помнить, в этом моя жизнь.
Только так я завоюю себе независимость, а тогда и случится все, что должно случиться. Точно так же, если я хочу наслаждаться обществом Пополя, лучший способ – это не приглашать его, а, наоборот, не принять его и пойти рисовать; чем больше жертв я принесу, тем быстрее пойдет дело.
<…>
Четверг, 14 февраля 1878 года
<…> Когда мы очутились в трехместном фиакре, где нас сдавило, встряхивало, взбалтывало, а напротив нас – Блан, с мандолиной на коленях, мы стали вопить как оглашенные и кто-то из нас, может быть и я, воскликнул: «А не поехать ли нам к Пополю?»
<…>
Лакей сказал, что хозяин ждет посетителей.
– Доложите о господине Блане.
– Прошу прощения за беспокойство, но тут со мной две юные русские дамы и одна юная англичанка, и они умирают от желания осмотреть вашу квартиру.
– Блан, ко мне должны прийти.
– Они на минутку, не больше.
<…>
Пополь был настороже, так что мы пробыли в этом восхитительном месте пять минут и ушли.
<…>
Пятница, 15 февраля 1878 года
<…>
Завтра не поеду в Оперу. Этим я искуплю вчерашнее. <…>
Рисую как обычно, что не мешает мне испытывать сильнейшее недовольство собой. Недавно сказала об этом Роберу-Флёри, а в субботу, исправляя наши рисунки обнаженной натуры, он спросил:
– Это ваша работа?
– Да, сударь.
– До мастерской вы не рисовали фигур в полный рост?
– Да нет же.
– Вы, по-моему, очень расстраиваетесь?
– Да, сударь.
– По-вашему, вы движетесь слишком медленно?
– Да, слишком!
– Ну так вот, я бы на вашем месте был весьма доволен.
Это было сказано очень весело и благожелательно и стоило любых комплиментов.
Да, но когда же я смогу… писать портреты? Через год… По крайней мере, надеюсь, что так.
<…>
Воскресенье, 24 февраля 1878 года
<…>
Что касается Поля де Кассаньяка, он не пришел и я его больше не приглашу, можете быть уверены, – не приглашу, потому что мне это не нужно. Я уже объясняла почему.
Поеду-ка я… в мастерскую и докажу, что если очень хотеть и если отчаиваться, мучиться и злиться, как я, то добьешься успеха.
А дорога такая длинная! Естественно, теряешь терпение; да, терпения мне недостает, но… я и в двадцать лет буду еще не слишком стара для того, чтобы показываться в свете, а к двадцати годам я уже увижу, осуществимы ли мои надежды.
<…>
Суббота, 2 марта 1878 года
Сегодня утром Робер-Флёри был очень мною доволен.
<…>
Ночью в Опере с Диной, Мари и де Дайенс[111]. <…>
Никто меня не узнал, особенно те, кто и не знал. <…>
Не жалею об этой ночи, как об итальянских. Я себя не скомпрометировала, и никто меня не узнал – ни Блан, ни д'Андинье. <…>