Не могу смириться с такой недобросовестностью, с такими интригами!
Не понимаю этой художественно-избирательной кухни.
Это подло. Когда наконец я сделаюсь такой же дрянью, как прочие, и перестану возмущаться?
<…> В конце концов, ничего не имею возразить против того, что истинный талант пробьется и без поддержки. Согласна. Но для начала необходимо, чтобы кто-нибудь помог начинающему встать на ноги. Самого Бастьен-Лепажа на первых порах поддерживал Кабанель, его учитель.
Если ученик подает надежды, учитель должен помочь ему продержаться на поверхности воды несколько мгновений. Если питомец поплывет сам – значит он художник, если нет – тем хуже. Ничего, я еще пробьюсь.
Беда только в том, что я поздно начала, причем не по своей вине.
<…>
Божидар и Дина обратились к администрации с жалобой, разумеется тщетно. А Божидар еще стащил злополучную табличку и принес мне этот кусок картона с надписью: «Похвальный отзыв». Я немедленно прицепила его к хвосту Коко, и он пришел в такой ужас, что не смел шевельнуться. <…>
Понедельник, 11 июня 1883 года
Умер отец.
Телеграмму принесли сегодня в десять утра, только что. Эти сумасшедшие [тетя и Дина] сидят внизу и говорят, что маме следует немедленно вернуться, не дожидаясь похорон. Я поднялась к себе очень взволнованная, но не плачу. И только потом, когда пришла Розали и стала показывать мне отделку платья, я сказала ей: «Оставьте, умер мой отец», – и тут у меня неудержимо хлынули слезы.
Виновата ли я перед ним? Не думаю. Я всегда старалась вести себя с ним как должно… Но в такие минуты всегда ощущаешь смутное чувство вины. Надо было мне поехать с мамой…<…>
Ему было всего пятьдесят. Он столько перестрадал! И в сущности, никому на свете не причинил зла. Всеми любимый, безукоризненно порядочный, честный, враг всяческих интриг и такой добродушный! <…>
Суббота, 16 июня 1883 года
<…> Искра поместила десяток очень милых строк обо мне. Я замечательный художник, красивая девушка и ученица Бастьен-Лепажа. Вот так-то! <…>
Понедельник, 18 июня 1883 года
Внимание! У меня маленькое торжество: сегодня утром, в одиннадцать, я назначила аудиенцию сотруднику «Нового времени» (петербургского), который прислал мне письмо с просьбой о встрече. «Новое время» – огромная газета, и этот г-н Байницкий в числе прочих корреспонденций посылает туда очерки о наших художниках в Париже, а поскольку «Вы занимаете среди них заметное место, надеюсь, Вы разрешите…» и проч. и проч.
Ах! Ах! Прежде чем спуститься, оставляю его на несколько минут с тетей, которая должна подготовить мое появление разговорами о том, как я молода и так далее, чтобы дать ему представление о том, кто мы такие. Он осматривает все холсты и делает пометки: когда я начала? где? сколько мне было лет и как это получилось? – и подробности, и выводы… Итак, я художница, о которой пишет очерк сотрудник крупной газеты. Это только начало, и такое упоминание мне очень пригодится… Лишь бы статья ему удалась; уж не знаю, точно ли он все записал, ведь я многого не расслышала, и это ужасно досадно. <…>