Четверг, 4 сентября 1873 года
Пришел учитель французского: будем заниматься два раза в неделю, по вторникам и субботам. <…>
Суббота, 6 сентября 1873 года
<…> Первый урок с г-ном Брюне – литература, грамматика, риторика, история, мифология. Было что-то вроде экзамена.
Понедельник, 8 сентября 1873 года
Пришел учитель арифметики и космографии. Пока мы с ним беседовали, Поль принес шляпку из Парижа, мама не хотела платить не глядя, коробку открыли и про учителя забыли. В девять вечера получаем от этого учителя письмо, где он пишет, что ему был оказан скверный прием и т. д., что чистая правда. Я очень рассердилась, очень. <…>
Вторник, 9 сентября 1873 года
Первый урок немецкого; я не любила этого языка, только недавно он стал меня привлекать, и теперь я его люблю, я его учу со страстью. <…>
Понедельник, 15 сентября 1873 года
Я лентяйка, будильник прозвонил в пять, я переставила его на шесть и проспала до семи. Если я начинаю на полчаса позже, весь день испорчен, ничего уже не делаю. Так сегодня и вышло. Ни английского, ни итальянского, ни латыни. Одним словом, ничего. Но у меня был урок разговора с Хичкок. Это полезнее всего остального.
Сегодня впервые говорила по-итальянски. <…> Позавчера был первый урок физики. Ах, как я собой довольна! <…>
Пятница, 19 сентября 1873 года
Все время стараюсь не падать духом… <…> Не стоит растравлять себя сожалениями. Жизнь коротка: пока можно, надо смеяться. Печали сами придут, надо их избегать. Бывают несчастья, от которых не убережешься: смерть, разлука, – хотя даже в разлуке есть свое очарование, пока надеешься. Но портить себе жизнь мелкими неприятностями – фу! Я не придаю значения пустякам; терпеть не могу мелких будничных обид; только смеюсь и переступаю через них. <…>
Понедельник, 29 сентября 1873 года
Сегодня день тетиного ангела. <…> Меня попросили сыграть на рояле, я сыграла им анданте из минорного концерта Мендельсона, но им не понравилось, хотя играла я хорошо. <…>
Мы омещаниваемся! И я ничего не могу сказать, чтобы не вышел скандал.
Вторник, 30 сентября 1873 года
Пошла к маме и кротко рассказала ей все, что вчера перестрадала. Никакой сцены не вышло, наоборот, признали, что я права. Я тихо плакала, опустив голову, так что слезы натекли на пол и он стал мокрым, и, если бы это была сцена из мифологии, мог бы образоваться источник. Мама сказала, что мы не можем много бывать в обществе из-за моих разлюбезных теток и из-за мамаши Толстой.
<…>
Консул должен был представить нас префектуре, но они все плохие. Мама недостаточно живая и предприимчивая, не обращает внимания на пересуды, люди клевещут, а она не возражает. И потом, мы, к сожалению, слишком добрые: принимали у себя бог знает кого. <…>