Тело рушится на стул, а душа рушится в тартарары. Что-то в его голове напряжено до состояния гудящей струны. Гудение это нарастает, давит, жмёт на барабанные перепонки, наверное, что-то подобное ощущают наркоманы во время своих приходов.
Это не кайф. Это что-то, перекручивающее тебя на части.
Стайлз разлепляет глаза, когда стакан с грохотом падает на пол. Не разбивается - только катится к окну, поблескивая в ночном свете. Почти докатывается до стены - Стайлз тупо наблюдает за этим, чувствуя, как в груди начинает распухать сердце, - и приоткрывает рот, когда из него, долбаного стакана, начинает вдруг литься вода. На пол, впитываясь в ковёр, достигая босых ног, поднимаясь. Холодная, прозрачная.
Стайлз смотрит, как она поднимается на уровень свисающего с постели одеяла. Иррациональный ужас душит, не даёт произнести ни слова. Позвать отца. Вскочить на ноги. Хотя бы что-нибудь.
Стайлз с силой щипает себя за плечо. Он знает, что это не сон, потому что ему больно. У него пять пальцев. Пять и пять. Всё так, как нужно. Кроме воды, заполняющей комнату. Он судорожно моргает, жмурится, трясётся, как помешанный.
Он зарывается руками в волосы и скручивается на стуле, больно утыкаясь позвоночником в жёсткую спинку.
Он сухо рыдает, и чувствует, как вода достигает его лица.
Он открывает рот и кричит, но крика не слышно - только бурлящие немые пузыри вырываются изо рта, наполненные его мычанием. Должно быть, когда они достигнут поверхности и лопнут, весь мир оглохнет от этого ора.
А потом он видит Дерека.
Его застывшая парализованная фигура в глубине светлых стенок бассейна и глубокий ужас в груди, потому что Стайлз понимает, что Хейл не дышит. Он не может дышать.
Рывки руками почти судорожные - он никогда не умел хорошо плавать, но Дерек недалеко. Стайлз может его спасти. Он спасёт его. Прямо сейчас. Он почти забывает о том, что
сам тонет в своей комнате, потому что - вот он, Хейл. Руку протяни и прикоснёшься. И он протягивает - но бассейн вдруг вытягивается, становится глубже. Дерека утаскивает в мутную глубину, и он снова застывает, словно ждёт. И он не дышит. Он ничерта, блядь, не дышит. Его руки и ноги не шевелятся, лицо застывшее и бледное. Это так страшно, что кто-то в голове Стайлза разрывается в безостановочном рыдании -
не тони, не тони, нетонинетони! - это страшно.
Невозможность дышать самому разрывает лёгкие, а Стайлз пытается плыть вперёд, он дёргается, как сдыхающая рыбина, и не приближается к Дереку ни на фут. Он делает гребки и
не может сдвинуться с места