Остановилось Время и Пространство.
И все в коллапсе повернулось вспять.
Секунда… Две… И пройдена уж пядь.
И путь обратный входит в постоянство.
Леонид Ядринцев
— Нет, вот ты мне скажи, это как называется, когда мы душманов уже зажали в горах и остается их раздолбать из «Града», а нам Москва перемирие командует и заставляет им коридоры открывать, чтобы они опять уйти могли? — вопрошал пьяный капитан пожилого проводника.
— Предательство, вах! — энергично подтвердил тот.
Капитан удовлетворенно кивнул и вновь потянулся к почти опустевшей бутылке водки. Налив себе в стакан на одну треть, он разом выплеснул все в рот.
Закусывать столь малую дозу офицер посчитал излишним, а потому, ухватив с тарелки соленый огурец, вместо того чтобы использовать его по прямому назначению, нацелился им в собеседника.
— Вам, гражданским, не понять, как это погано, когда своих лучших друзей хоронить приходится. А из-за кого?! Да все из-за наших чертовых политиков! Загубили страну, продали все Америке, уроды, а мы погибай!
— А погибать боязно, — сочувственно заметил седой проводник. — Так ведь, Слава?
Офицер криво усмехнулся и в то же время как бы успокоился.
— Нет, — он отрицательно покачал головой, — ничуть не боязно. Вот ни на столечко, — показал он на маленькую хлебную крошку и, досадливо бросив ее в тарелку с огурцами, добавил: — Только обидно. В каждом деле должен быть смысл: за что, во имя чего. Так вот, я его не вижу, Фарид.
— А вот президент… — начал было проводник, но Вячеслав сразу скривился, будто выпил стакан лимонного сока:
— Ты об этом пьянице лучше не заикайся. Между прочим, война эта — его рук дело. Это ж он приказал, когда выводил войска из Чечни, оставить там армейские склады с вооружением. А там десятки тысяч автоматов, уйма патронов, пулеметы, гранатометы и прочее. Так что кровь всех, кто там полег, на его совести, чтоб ему…
— А… зачем оставил? Бакшиш дали? — робко поинтересовался Фарид.
— А черт его знает, что этому пьянчужке в голову стрельнуло, — буркнул офицер. — Налил, поди, Дудаев, стакашек, потом другой, вот наш козел и подмахнул. Потому и говорю, что не вижу во всем этом смысла, так же как и не вижу его в гибели моего друга, заметь, лучшего друга. Нас ведь как в училище учили — все должно иметь свой смысл. Был такой мудрый профессор…
Тут внимание офицера привлек ночной пейзаж, медленно проплывающий за окном. В сумеречном тускло-желтом свете редких фонарей проплыл одинокий шлагбаум, угрожающе загораживающий проезд черному красавцу-«мерседесу», терпеливо ожидающему, когда исчезнет с дороги это глупое, никчемное препятствие в виде курортного поезда.