И тут он заметил княжий взгляд, устремленный прямо на него.
«Может, окликнул меня, — растерялся вирник. — А я-то, дурень старый, по сторонам верчусь. Если так, то ответить надо. А может, и не звал меня князь. И что же тут делать, как быть?» — лихорадочно заметался он в поисках единственно правильной мысли.
— Ныне я дарую чашу свою вирнику Сильвестру, — негромко произнес тем временем князь.
Бойкие слуги немедленно приняли у князя серебряный кубок и, донеся до судьи, с поклоном вручили ему.
Тот принял дрожащими руками драгоценный дар, а князю тут же поднесли другой, который он залпом осушил, громко пожелав:
— Здрав буди, слуга мой верный. Один ты у меня не просил никогда и ничего, потому ценю и ныне за тебя пью.
— Служил я тебе верой и правдой, — охрипшим от волнения голосом ответил вирник. — А теперь, после чести такой, с божьей помочью вдвойне, втройне отслужу и… — Он замялся, не зная, что бы еще такое сказать, приличествующее случаю, но не нашел нужных слов, а лишь низко поклонился, едва не расплескав дрожащей рукой содержимое кубка, и провозгласил в свою очередь: — Ан и ты здрав будь, княже, на долгие лета! — И медленно, смакуя каждый миг торжества, небольшими глоточками опорожнил посудину.
— Ну а вы что же? — повернулся Константин к боярам. — Неужто зазорно за блюстителя покона княжьего и Правды Русской выпить?
Те тут же, будто опомнившись, принялись желать и князю, и вирнику всевозможных благ и опустошать свои кубки.
— Лепо, — одобрил Константин и повернулся к гусляру, который сидел у самого края стола и внимательно наблюдал за всем происходящим. — А другое мое слово в твою честь будет.
И вновь проворные слуги быстро наполнили пустые кубки.
— Как там его кличут-то по-христиански, а то я запамятовал? — вполголоса спросил Константин у Онуфрия и, получив в ответ лишь недоуменное пожатие плечами, так же торжественно, как несколько часов назад со своего судного кресла на площади, провозгласил: — Во твое здравие, смелый гусляр Стожар. Пью я ныне за песни твои правдивые, за душу твою отчаянную, за сердце твое честное. Да еще за радость, что людям несешь, за то, что думать их заставляешь. Здрав буди!
Константин призывно приподнял свой кубок, весело подмигнул ошалевшему от такой небывалой чести певцу и вновь лихо осушил посудину до дна, тут же решив, что она будет последней, — его уже повело.
Бояре неохотно последовали княжескому примеру.
— Невдомек мне, княже… — начал было гусляр настороженно, но осекся и простодушно улыбнулся. — Прости, что я долгой речи не веду, ибо не приучен к ним. Одно скажу: за честь такую благодарствую, а за слово доброе, от души сказанное и за самое живое задевшее, низкий тебе поклон. — И он, выйдя из-за стола, низко, до самого пола, почти коснувшись желтых половиц рукой, склонился перед Константином.