— Не стоит продолжать, — перебил Алексей Владимирович. — Я помню. Однако, на мой взгляд, оно имеет и еще один, так сказать, более глубинный смысл, который куда мудрее — пока утопающий сам не захочет спастись, его спасать ни к чему. Другое дело — подсказать, в чем заключается спасение. Это можно и нужно, но выручать себя из беды все равно должен он сам. Возможно, это звучит жестко…
— Скорее уж жестоко, — проворчал Константин.
— Пусть так, — не стал спорить Алексей Владимирович. — Но речь не о том. Вы, кстати, никогда не задумывались, почему всякие там инопланетяне, сидящие в НЛО, упорно не желают вступать в контакт с человечеством, предпочитая только наблюдение?
Орешкин недоуменно пожал плечами, поинтересовавшись:
— А эти самые НЛО вообще, на ваш взгляд, существуют?
Сам он в глубине души считал, что на девяносто процентов все летающие тарелки либо высосаны из пальца прохиндеями-журналистами, либо пригрезились людям с неустойчивой психикой, которые лишь по счастливой случайности еще не угодили в дурдом.
Правда, оставались еще десять процентов, но их Костя относил к естественным природным явлениям, объяснить которые современная наука не в состоянии.
— Есть, — кивнул его сосед по купе. — Поверьте мне как специалисту.
Он не стал договаривать, пояснять, аргументировать, но Орешкин вдруг с удивлением обнаружил — ему вполне хватает и этого голословного утверждения, чтобы поверить. Ему, скептику и Фоме неверующему, которому всегда требовались доказательства в виде непреложных фактов, как ни странно, сейчас хватило короткого ответа «есть».
Просто чудно.
— Так вот, на контакт они не идут, потому что… не с кем идти, — продолжил Алексей Владимирович. — Увы, но до всего надо дорасти, а земная цивилизация, к сожалению, напоминает буйного, да вдобавок еще и умственно отсталого карапуза, который научился лишь драться, не думая о последствиях, а также строить и изобретать нечто, толком не понимая зачем. Мало того, так он еще и продолжает гадить куда ни попадя.
Слова были суровыми, но увы — и тут спорить не имело смысла. Не станешь же вступать в дискуссию с врачом, поставившим пациенту диагноз? А уж то, что он неутешительный, извините.
Так и тут.
Конечно, сравнение было, мягко говоря, несколько грубоватым, но по большому счету верным.
«И впрямь, драться да гадить — вот и все, что мы освоили на самом высоком уровне, — с грустью подумал Костя, — а остальное… Увы, но со святыми в этом мире всегда был изрядный дефицит, а уж сейчас…»
— Нет возражений, — недовольно проворчал он, но, не желая оставаться в долгу, заметил: — А что ж наблюдатели-то все это время помалкивали? Могли бы, как мудрые воспитатели, вмешаться, да не тогда, когда уже поздно, а куда раньше. — И саркастически усмехнулся. — Ах да, забыл про принципы.