— Может, и хочу.
— Епифан, — громко позвал он и, как только тот просунул голову в приоткрытую дверь, сделал небольшой продуктовый заказ.
Время было позднее, но скромную княжью заявку стременной тем не менее удовлетворил прямо-таки с молниеносной скоростью.
Уже через минуту на столе лежала коврига хлеба, хороший кус мяса, штуки три луковицы, к которым прилагалась крупная сероватая соль, и несколько соленых огурцов.
Заметив сожалеющий взгляд Епифана, Костя понял, что все это тот приготовил для себя, дабы слегка скрасить томительное ожидание за дверью, и снисходительно спросил:
— Твое?
Епифан скромно пожал богатырскими плечами и скорчил такую, по его мнению, скромную и деликатную рожу, что Костя заулыбался и, подмигнув, отправил его за новой порцией, наказав, чтоб тот не спешил возвращаться.
Однако его нормальное желание просто поговорить с девчонкой без лишних свидетелей и хотя бы немного искупить вину своего предшественника каждый из присутствующих воспринял в меру своей испорченности.
Епифан понимающе кивнул, вновь оскалив крепкие желтые зубы, а девица, едва Костя накинул на дверь засов и двинулся к ее лавке, вжалась всем телом в угол и умоляюще прошептала:
— Не подходи, княже. Хуже будет. Порчу напущу.
— Я же всего-навсего покормить тебя хотел, — пояснил он и добавил: — А Епифана поесть отправил. Мужик-то из-за тебя голодным остался. Дверь же закрыл, чтоб ты не убежала раньше времени. Я ведь и так тебя отпущу, только не сегодня, а завтра.
— А плата какая за свободу будет? — подозрительно прищурилась она.
— Да никакой, — пожал плечами Костя. — Мне от тебя и впрямь ничего не надо. А потом у тебя и нет ничего.
— Ну кой-что имеется… — протянула она, но Костя только насмешливо хмыкнул, в результате чего рейтинг ее доверия к нему, как это ни парадоксально, сразу поднялся на пару пунктов.
— А теперь дай слово, что до завтрашнего утра не убежишь, и я тебя развяжу, — пообещал он ей, доставая из ножен кинжал.
— Это коли ты лапать меня не полезешь, — уточнила она, продолжая глядеть на него с недоверием, но уже без прежней лютой ненависти.
— Заметано, — кивнул он, но, видя, как она недоуменно посмотрела, поправился: — Согласен, говорю.
— Тогда даю слово.
— А клятву?.. — осведомился он и, видя удивление девчонки, спохватившись, уточнил: — Роту дашь? Только чтоб самым дорогим для тебя. Ну, скажем, здоровьем твоей бабули.
— Даю, — охотно согласилась она.
Настолько охотно, что Костя сразу почувствовал какой-то подвох, но, поколебавшись, все-таки разрезал ремни, туго стягивавшие ее руки и ноги, и отошел к двери.