Ему вдруг жутко захотелось пожить еще хоть немного.
Пресный однообразный день, в который превратилась его жизнь в последние годы, совсем недавно сменился яркой, красочной карнавальной ночью, звенящей неведомыми мелодиями. А ведь он так и не успел еще насладиться ни буйством этих красок, ни этой загадочной музыкой, ни обилием новых интереснейших карнавальных масок, в которых щеголяли его новые знакомые. Он лишь коснулся всего этого краешком, узенькой каемкой, да и то еле уловимо, вскользь.
Он лихорадочно напряг остатки сил, дабы хоть на мгновение отсрочить приход великой владычицы мрака и тьмы, которая уже замахивалась, торжествуя, своей косой.
Меж тем туман все более сгущался, полностью окутывая его черным, непроницаемым мраком ночи.
Щупальца-ледышки поначалу воздушно, легко, почти невесомо касаясь, а затем с силой стискивая, сжимая в своих стальных объятиях его тело, уже ощупывали низ живота, скользя по паху, но тут у Константина из ушей вдруг будто вынули невидимую затычку, и слух резанул пронзительный девчоночий визг.
Он напряг зрение и вдруг сквозь рассеивающиеся черные клубы тошнотворно воняющего дыма увидел, хотя и смутно, будто сквозь некую полупрозрачную пелену, искаженное лицо Доброгневы.
Она стремительно черпала из ручья обеими горстями воду и щедро выплескивала ее на Константина.
Странное дело, ледяная вода, попадая на одежду, пропитывая ее насквозь и соприкасаясь с телом, не вызывала чувства холода, а, скорее напротив, чуть ли не обжигала кожу, возвращая чувствительность не только ей, но и всему телу.
Ноги, бывшие всего несколько секунд назад чуждо-каменными, бесчувственными, будто уже отделенные рукой опытного хирурга, опять стали принадлежать Константину.
Даже боль, которая вновь, подобно стремительному ручью, запульсировала в раненой ноге, лишь обрадовала его.
Это был еще один верный симптом того, что жизнь, почти покинувшая его коченеющее тело, вдруг в самый последний миг передумала и вернулась, влившись бурным потоком в вены и артерии.
И хотя Константин по-прежнему не имел сил, чтобы сделать хотя бы самое незначительное движение, зато он знал, что ему в этом никто не будет мешать, стягивая невидимыми упругими кольцами и удерживая в мертвенной неподвижности.
— Сказывала ж — худо тут! — совсем рядом прозвенел горестный голос низко склонившейся над ним ведьмачки.
В побелевшем до меловой чистоты лице Доброгневы застыл непередаваемый ужас перед только что увиденным.
— Худо, — не стал спорить Константин. — А что это было?
— А я ведаю?! — возмутилась ведьмачка, но как-то фальшиво.