Во всяком случае, Орешкину показалось именно так.
Он прищурился, пытаясь сфокусировать зрение на ее лице, которое почему-то продолжало расплываться, и, внимательно вглядываясь в девушку, понял, что не ошибся — Доброгнева врала.
Причем врала она неумело, стеснялась, отводя глаза в сторону, да и смуглое ее лицо порозовело от смущения.
— Ведаешь, — уверенно заключил Константин.
— Так, слыхала кой-что от баушки своей, — неохотно выдавила она, — да мыслилось, пужает она меня, ан выходит… — И досадливо отмахнулась, резко заявив: — Все одно — о том сказывать тут негоже. Нечисть всуе поминать не след, ибо сызнова на зов прийти могёт. А уж тута, по всему видать, и вовсе ее логово, потому оно и вовсе опасно.
— Нечисть? — недоверчиво хмыкнул Константин. — Это тоже, поди, баушка твоя сказывала?..
Крепкая, с маленькими бугорками мозолей и на удивление теплая, почти горячая на ощупь ладошка Доброгневы торопливо метнулась к его губам, не давая ему договорить, что он думает о подобных суевериях.
— Молчи, князь, — тяжело дыша, испуганно произнесла она. — Матерью Мокошью заклинаю — молчи, ничего боле не сказывай!
Константин не стал спорить, согласно промычав:
— Угу.
А зачем лишний раз пугать свою спасительницу. Ну верит деваха во всякие басни и сказки, так и пускай себе. Нынче время такое — все верят.
К тому же действительно что-то было, и поди пойми, что именно, потому и впрямь лучше всего не будить лихо, пока оно тихо. Лучше и… проще всего.
Однако сама Доброгнева долго молчать не могла и спустя несколько минут все равно затронула опасную тему, правда, аккуратно и не впрямую, а так, вскользь.
— Одного не пойму, почто за тобой приходили? — И она пытливо уставилась на Константина в ожидании ответа, будто он его и впрямь знал, причем давным-давно, но сказать ей об этом не хотел.
Орешкин молча пожал плечами.
Нет, он мог бы напомнить, что место худое, как совсем недавно сказала сама девушка, следовательно, точно так же пришли бы за кем угодно, лишь бы этот человек лежал тут, в глухом и мрачном овраге, но… зачем?
Тем более что и сама Доброгнева навряд ли согласилась бы со столь простой версией — привыкли люди все усложнять, а вступать сейчас в дискуссию сил не было.
Ведьмачка, словно чувствуя внутреннее несогласие князя, вдруг решилась и, грустно усмехнувшись, сказала:
— А ты, видать, и вовсе ничегошеньки не уразумел. То ж не смерть твоя приходила, княже. Ее бы я не узрела, да и отогнать ее, коль она столь близехонько к человеку подойдет, никому уже невмочь, будь ты хоть семи пядей во лбу.
— А что же это? — еле слышно, одними губами произнес Константин, но ведьмачка уловила вопрос и брезгливо передернула плечами.