— А зачем ты хочешь это сделать?
— Ну как же, батюшка, — наивно захлопал тот ресницами. — Сам говорил, что, мол, токмо лишь обучишься меды пить, так я тебя с собой на охоту возьму, на медведя.
— Это была шутка, — строго и наставительно сказал Костя.
— Насчет охоты? — расстроился отрок.
— Нет, на охоту я тебя возьму, а вот насчет всяких браг, медов и вообще всего хмельного — шутка и, честно говоря, — он смущенно кашлянул, — не совсем умная, как мне сейчас кажется. Лучше учебой займись, орел.
— Княжье дело — пировать, охотиться да смердов в руках крепко держать, да еще дружиной в походе начальствовать, — возразил сопливый орел. — А грамоте пущай попы обучаются, а то молитвы честь не смогут в церквах.
— Это кто ж тебе такое внушил? — хмуро осведомился папаша.
— Так ты сам. — Невинные васильковые глаза отрока смотрели на отца с щенячьей преданностью и детским обожанием.
Хорошо, что Константин в это время ничего не пил, а то бы опять поперхнулся. Деваться было некуда, и ему пришлось удариться в самокритику:
— Понимаешь, сынок, я свои взгляды на это дело на днях пересмотрел и решил, что грамота тебе, будущему князю, очень нужна.
— Стало быть, ты передумал? — уточнил серьезно Евстафий.
— Ну можно сказать и так, — согласился Костя. — Но правильнее будет сказать, что послушал мудрых людей, князей — братьев своих, лекаря того же, еще кое-кого, и счел нужным изменить свое мнение.
— Оно и видать, что мудрых людей слушал, — утвердительно кивнул Евстафий. — Вон как речь держишь. Я таковской от тебя отродясь не слыхивал. — И, слегка ошарашенный, удалился, предварительно испросив разрешения поутру вновь заглянуть к князю-батюшке.
Словом, с молодым поколением новоявленный папа наладил неплохой контакт уже в первую же встречу.
А вот со своей дражайшей половиной у него что-то не получалось.
С первых же дней пребывания в родных княжеских пенатах, то бишь городишке Ожске — Костя, кстати, о таком, хотя и был родом с Рязанщины, слыхом не слыхивал, — ее вопль, доносящийся со двора, стал для него привычным аккомпанементом, типа крика многочисленных петухов, хотя значительно тоньше, пронзительнее и… противнее.
Уже во время своего первого выхода из княжеского терема он прямо с крыльца высоких сеней увидел, как дюжий молодец во дворе лупцует кнутом какую-то девку. Несчастная была привязана за руки и за ноги к козлам[12] и молча терпела жестокие побои.
Окликнув молодца, Костя первым делом остановил порку и поинтересовался, за что так охаживают несчастную. Мордатый парень тут же охотно пояснил, что на порку Купавы есть повеление княгини.