— Сие для потомков нравоучительно, потому число татей чуток и прибавил.
— Ничего себе чуток — вдесятеро загнул! — От возмущения Костя уже не контролировал свою речь, но, невзирая на вкрапления чужеродных слов, Пимен отлично понимал князя. — А Доброгневу куда дел? Если бы не она, меня бы вообще убили.
— Не дело, когда князя девица в бою спасает, — учтиво, но твердо отбивался монашек. — Оно куда привычнее, егда, напротив, он ее из тенет вызволяет.
— А на коня зачем усадил? Я ж с него свалился, — напомнил Константин.
— И тута негоже выходит. На коне-то куда как лучшее будет, нежели пеши. Князь все ж таки, а не смерд-ратник.
— Жаль, что слово тебе дал, — вздохнул Константин, постепенно остывая, — а то бы все заново переписать заставил. Ну да ладно. Но впредь пиши только правду. Она, родимая, конечно, не всегда красотой блещет, зато все по-честному. А здесь у тебя только поначалу правда указана. — Он нахмурился, но мучительные усилия результатов не дали, и дата, указанная Пименом в первых строках описания героического сражения князя с лесными татями, из возмущенной бессовестным враньем головы выскочила напрочь. — Ну-ка, зачти еще раз начало, — нашел Костя выход из положения, и монашек тут же послушно забубнил:
— В лето шесть тысяч семьсот двадцать четвертое, в месяц студенец, в день Касьяна злопамятного поиде княже Константине на охоту близ Переяславля Резанскаго, и тамо…
Больше Константину ничего не было нужно. Он на полуслове повелительным взмахом руки прервал чтеца, заметив назидательно:
— Тут только и правда, а далее — лжа.
Пимен открыл было рот для очередного возражения, но, коли князь ничего не желает слышать, а предлагает по случаю позднего времени отправиться по постелям, оставалось только закрыть его, так и не произнеся ни слова.
Впрочем, дедушка русских журналистов не расстроился. В конце концов он все-таки настоял на своем, доказал князю свою правоту, раз тот все оставил как есть, хотя, конечно, кое в чем, наверное, был прав и Константин.
Но тогда как совместить лепоту слога и убогую скудость повседневной правды, которая почти всегда либо ужасна, либо скучна, либо еще как-нибудь, но почти никогда величия не имеет?
С этими тягостными раздумьями Пимен и уснул.
Константин же еще долго лежал без сна.
Быстро сделав в уме соответствующие вычисления, он теперь напрягал память, старательно выуживая оттуда жалкие крохи познаний, которые либо относились к этому году, либо произошли накануне него или слегка погодя.
Как назло, ничего путного не вспоминалось.
Нет-нет, сведений была масса, но все больше о зарубежных событиях. Англия, скажем, со своей Хартией вольностей, Испания, Франция, особенно южная, Германия, Италия с римскими папами, а вот Русь…