— Смотри, воевода, на обещанный тобой порядок! Внимательнее гляди, ничего не упусти! Это и есть твой сплав молодости с опытом?!
Лицо Вячеслава, и без того бледное, побелело как мел. Он открыл было рот, но какой-то твердый комок, стоящий в горле, мешал произнести хоть слово. Да и не было у него таких, чтоб оправдаться перед Константином, равно как не было для этого ни малейшего желания. А уж спустя пару часов, когда Вячеслав вник в произошедшее поподробнее и увидел разрушенный город вблизи, у него и вовсе пропал дар речи. Блуждая по дымящимся руинам, он даже на вопросы, с которыми к нему обращались дружинники и прочий люд, отвечал исключительно жестами, не в силах выдавить из пересохшего горла хоть какой-нибудь звук. Да что там слова, когда и дышать-то было неимоверно тяжко.
Там, в лодке, он, да и остальные, не подозревал, сколь глобально бедствие, — большую часть пожарища милосердно закрывал высокий, метров до шести-семи, земляной вал, хотя неимоверный смрад и зловоние от тел мертвых горожан, быстро разлагающихся в летней теплыни, уже говорили о многом.
Но едва путешественники кое-как причалили к полусгоревшей пристани и вошли в город, как вид страшных разрушений открылся перед ними в полной мере. И глядя на полностью выгоревшие Старые и Новые Пронские ворота, на жалкие останки Исадских ворот, на все это гигантское пепелище, Вячеслав в глубине души жалел только об одном — об отсутствии пистолета.
Свое личное оружие он недолюбливал, справедливо считая, что пистолет Макарова лишь пукалка, от которой в современном бою столько же пользы, сколько от учебной гранаты — то есть одна видимость. В Чечню он его с собой никогда не брал, предпочитая старый добрый АК, впрочем, как и другие офицеры. Был «макаров» хорош только одним — из него удобно застрелиться. Так частенько говаривал один из его командиров-наставников полковник Налимов.
Именно для этой цели ПМ и был нужен сейчас рязанскому воеводе. Утопиться, повеситься или зарезаться, пусть даже и боевым мечом, — все это звучало как-то не по-офицерски — сказывались условности, привитые в двадцатом веке. В конце концов, он не японец, а славянин. Но если бы ему сейчас попал в руки пистолет, то Вячеслав не раздумывал бы ни секунды, ну разве что потратил некоторое время для поиска местечка поукромнее — ни к чему устраивать демонстрацию.
Виноват он, что и говорить, кругом виноват, и нет ему прощения. Все правильно, все по делу. Костя оставил город на его попечение, а он понадеялся на сопляка Константина да на престарелого Ратьшу? И что толку в боевой лихости первого, что проку в опыте седого Ратьши?! Оказывается, здесь нужны совершенно иные навыки.