Так была исполнена последняя просьба старого воина. Те, с кем он последние месяцы делил кров и еду, вспоминая о давних битвах, скорее всего, поступили бы точно так же, даже если бы рядом с ними не было князя, но в этом случае им пришлось бы трудненько. Несмирившийся священник тремя днями ранее, еще когда впервые узнал о кощунственном желании воеводы, злорадно посулил Ратьше, что по-его все одно не бывать, ибо он, заботясь о заблудшей душе грешника, поднимет на ноги все село, из которого пришел принять исповедь умирающего, но добьется погребения воеводы по христианскому обряду.
Сложно сказать, сумел бы отец Варфоломей поднять мужичков, но что попытался бы — несомненно. Зато теперь, когда сам князь твердо сказал ветеранам: «Делайте все, как завещал воевода», соратникам Ратьши никто не мешал, ибо попик на такую попытку в присутствии князя не отважился. Правда, сам он не угомонился и поначалу все ж таки попытался помешать, принявшись остервенело раскидывать приготовленную поленницу. Однако, получив согласие Константина на обряд, соратники воеводы без особых церемоний отшвырнули хлипкого священника и принялись вместе с прочими дружинниками, прибывшими с князем, складывать дрова на место.
Варфоломей рванулся было опять, но на сей раз терпение Константина лопнуло, и он самолично ухватил попика за шиворот, зло прошипев, что если тот не уймется, то вскоре об этом жестоко пожалеет. А коль ему так хочется принять великомученический крест, то пусть отправляется куда подальше, в места, где на самом деле живут дикие язычники — к мордве или половцам, и приводит их к православной вере. Если сможет, разумеется. Во всяком случае, тут попу делать нечего, да и у себя в селе тоже. И если князь еще раз увидит его, то самолично законопатит в покаянную келью, расположенную под покоями рязанского епископа, чтобы он там отмаливал грехи всего народа, проживающего на Рязанщине.
«Еще неведомо, кому та келья уготована!» — зло подумал отец Варфоломей, глядя на старых дружинников, вместе с которыми шел к заново сложенной поленнице и Константин. Горящие факелы держали в руках все четверо. И священник дал обет немедля отправиться в Рязань, чтобы сообщить о случившемся епископу Арсению, открыв владыке глаза на князя, несомненно являющегося тайным язычником подобно своему воеводе.
Круто развернувшись, он в чем был, в том и пошел прочь из бесовского гнезда. Версту сменяла новая верста, а он все продолжал безостановочно идти к Рязани, мстительно представляя, как мечется в аду великий грешник, изнывая от тяжких вечных мук, уготованных ему суровым неумолимым вседержителем.