— Смириться советуешь?! Против рожна не попрешь?! — горько усмехнулся Константин и заорал во всю глотку: — Да к черту это смирение! Я ж…
Он выкрикивал что-то злое и бессвязное, но в ответ не получил ни единого слова. Отец Николай только слушал, понимающе кивая, и все. Может, поэтому — глупо орать в одиночку, не получая адекватного ответа, — вспышка ярости у князя прошла довольно-таки быстро.
— Излил душу? — хладнокровно осведомился священник, когда Константин умолк и одним махом выдул содержимое кубка.
Князь в ответ громко икнул, смущенно прикрыл рот ладонью и вдруг ощутил, что он и впрямь того… действительно выговорился. Правда, легче от этого стало ненамного, ибо боль и горечь от того, что все получается не так, как надо, не сменились на веру и надежду, и вместо них в душе осталась противная пустота. Она, да еще апатия.
Он сконфуженно посмотрел на отца Николая и виновато заметил:
— Ты только не сердись, отче, если я чего-то не то ляпнул. Устал сильно, вот и… — примирительно положил он руку на плечо священника. — Тебя я лично очень уважаю. Даже преклоняюсь перед тобой. Мне, ты сам знаешь, лицемерить ни к чему. Поверь, что я все это искренно говорю и готов повторить где угодно. Ты — человек редчайшей души. Такие, как ты, рождаются один на миллион.
— Ну это уж ты загнул, сын мой, — смущенно пробурчал отец Николай.
Константин продолжил:
— У тебя все помыслы — только на добро. Коли рай и впрямь есть — то ты в него кандидат номер один из всех сейчас живущих.
— И у меня тоже грехи имеются, — еле слышно возразил священник.
— Твои ничтожные, чахлые грехи — это незаметная пылинка на белоснежном покрывале, которым окутана твоя душа, — не желал слушать Константин. — Покрывале чистых помыслов и добрых дел. Вот только у Ратьши этих грехов тоже не было. Разве что покрывала у ваших душ разные — у воеводы оно скорее уж багряного цвета, как и положено полководцу, вот и все. А тут этот козел начинает на него орать, грозится адом, муками, и все потому, что мужик захотел уйти в свой последний путь как подобает воину. Славянскому воину. Обидно. Да и потом, едва вернулся, как услышал такие новости, что веселее некуда.
— Я помолюсь за воеводу, — вздохнул отец Николай и задумчиво произнес: — И пусть он ушел из сей жизни не по-христиански, однако обряды обрядами, а дела делами, и последнее, как мне мыслится, куда важнее в очах всевышнего. К тому же сказано: «Не судите, да не судимы будете». Вот только меня ты уж напрасно так возвеличил, — усмехнулся он. — Ратьша — тот и впрямь был чист да прям, ровно не человек, а утес гранитный. У меня же и сомнения случаются, и мысли грешные…