— Ну всего-то один раз, в кои веки, имею я право? — слезливо протянул Константин.
— Нет, не имеешь, — отрубил отец Николай. — Это смерд убогий, кой работой непосильной изнурен, позволить себе может, или мастеровой какой — ему тоже дозволено. А ты же кня-а-азь, — с укоризной протянул он.
— Да какой я князь, — печально махнул рукой Константин. — Я и впрямь, наверное, учителишка негодный и человечишко задрипанный. Плюс засранец сопливый и пирожок без никто, — вовремя вспомнил он концовку своей характеристики.
— Ты забыл сказать — и еще злопамятный, — добавил священник, поинтересовавшись: — Ты теперь поди лет десять мне эти слова вспоминать будешь али поболе?
— Не, не буду, — искренне пообещал Константин. — Хотя критику твою запомню на всю жизнь. Чтоб исправляться и, как говорится, больше не соответствовать столь негативному образу.
— Ерничаешь? — с грустью в голосе спросил отец Николай, виновато и как-то беззащитно посмотрев на князя.
В глазах священника плескалась такая затаенная боль, что Константину стало не по себе.
— Да что ты, отче? — перепугался он. — Как на духу говорил, искренне. Если теперь я когда-нибудь еще так расслаблюсь, то этот разговор припомню и сам себе все повторю. Для убедительности. Честно-честно.
— Верю, — помолчав, откликнулся священник. — А лучше бы забыл, — порекомендовал он и пожаловался: — Стыдно-то как, господи. Ты бы только знал, Костя, как мне стыдно, что я сорвался. И нашел же ведь на ком отыграться, балбес?! Это ведь совсем без ума надо быть, чтоб так вот… Словом, барахло я, а не священник. А еще княжий наставник, — протянул он ехидно. — Так, шаромыга в рясе. Не-э-эт, все. Теперь все. Вот докончу дела, отстроим Рязань, и уйду я куда глаза глядят. В монастырь уйду, решено.
— В женский, — невозмутимо добавил Константин.
— Это еще почему? — оторопело уставился на своего собеседника отец Николай.
— А у тебя с ними лучше всего получается, — спокойно пояснил Константин.
— Ты на что это намекаешь? — нахмурился священник.
— Да ни на что я не намекаю. Прямым текстом говорю, куда уж яснее. Я эту картину не раз наблюдал. Идет баба в церковь вся измученная, работой непосильной изнуренная, да еще и мужем битая. А из церкви, после твоей проповеди и исповеди, на нее поглядеть, так и не узнаешь — чисто мадонна рязанская. Сразу видно, что человеку опять жить хочется. Да ей же родная мать столько ласковых слов за всю жизнь не наговорила, сколько ты за один присест. А идет-то когда — лицо светится, как у богородицы на иконах рублевских, глаза лучатся, улыбка солнышком брызжет. Ты сам разве не замечал? — заговорщически толкнул священника в бок Константин.