— Ну это тебе можно забыть, — не принял его веселого тона Вячеслав. — А нам — мне, во всяком случае, — рановато. Дело в том, что моя мамочка всегда настаивала, чтобы я ничего не оставлял на тарелке. Очень она у меня мудрая. Кашку доедать за собой надо, а дела доделывать. Ты мне чего там в лодке орал, когда мы к Рязани подплывали, в чем винил? — прищурился он.
— Ну-у… чего сгоряча не скажешь, — смущенно протянул Константин.
— Ты-то сгоряча, а я всерьез их принял. Да и прав ты был. В первую очередь моя это вина, мне ее и исправлять. Покойников к жизни я, разумеется, вернуть не смогу, но кое в чем помочь людям сумею. Да и других дел здесь осталось столько, что за всю жизнь не расхлебать. Вон и зама у меня нет достойного. Кому я все доверю? Один раз ненадолго отлучился — и пожалуйста, до сих пор головешки дымят на тризне братской. Нет уж, хватит с меня. Так что я останусь.
— И доблестных вооруженных сил не жалко? — осведомился Константин. — Они ж без тебя пропадут. Внутренние войска в первую очередь. Присяга опять же.
— А я от присяги не отступал, — отрицательно покачал головой Вячеслав. — Как служил Руси, так и буду. Только там меня называли ротным, а здесь — воеводой, вот и вся разница. К тому же мне эта армия больше по душе. Здесь я занимаюсь настоящим делом, без бумажек, отчетностей, планчиков и прочей ерунды. Ты знаешь, кстати, в чем самая главная разница между покойным Ратьшей и генералами нашего с тобой времени? — чуть отклонился он от основной темы и тут же пояснил: — Да в том, что он питался не в генеральском зале, а хлебал из одного котла со всей дружиной. И спал он, как все простые ратники, на голой земле, седло под голову подложив. И дачу для себя Ратьша дружинников никогда бы строить не заставил.
— У него в деревеньке смерды на то имеются, — возразил Константин.
— Имеются, — не стал спорить Вячеслав. — Но даже если бы их не было — у него и в мыслях не возникло бы своих воинов припахать. И для него, да и для всей дружины война — это работа, а перемирие — типа отпуска. А у наших генералов, да и у всей армии, война почему-то стала вроде экстремальной ситуации, а основная работа — в мирное время. Потому и бумажками ненужными друг друга заваливают, потому и офицера обматерить, не говоря уж о солдате, для них раз плюнуть…
— А критика-то вся эта к чему? — осведомился Константин.
— Да к тому, что если я здесь хоть что-то хорошее сделаю, то там, глядишь, тоже плохого поубавится. Опять же престиж, — улыбнулся он. — Здесь уважение оказывают в первую очередь именно мне, как воину, а не какому-нибудь Дубинскому, Осинскому или Индюшинскому, вся заслуга которых — самое обычное воровство, только в особо крупных масштабах. И потом, каждый настоящий военный всегда карьерист. В хорошем смысле этого слова, разумеется. А ты мне сейчас предлагаешь сложить с себя пост министра обороны и добровольно поменять маршальские погоны на капитанские. Какой же дурак на такой размен согласится?