Горный участок Чусовой, тянувшийся на четыреста верст, и впрямь был страшен. Достаточно сказать, что знаменитые днепровские пороги выглядели невинной забавой по сравнению с теми ужасами, которые таила Чусовая. Скалы кое-где так низко нависали над самой рекой, что в ту первую поездку с плота вообще снесло небольшой навес, устроенный для отдыха.
Первая скала, прозванная Крепостной, потому что в точности походила на крепостную стену, встретила баржу Слана снисходительно, позволив ему увильнуть в сторону, зато потом его поджидали сразу две. Одна из них нависала над самой рекой, выступая в нее каменным острым ребром. Опасность заключалась еще и в том, что течение, которое отбрасывала от себя первая скала, несло баржу — если она уцелеет к тому времени — прямиком на вторую, расположенную следом за ней, но уже на противоположном берегу.
Сама река делала здесь два крутых изгиба, напоминавших латинскую букву S, причем скалы стояли как раз в местах этих изгибов. Остановившись на ночлег недалеко от них, Слан день-деньской наблюдал за своенравной рекой и стремительным течением, пока не пришел к выводу, что надо перерезать струю воды и круто выворачивать, но не раньше, чем баржа окажется у самой первой скалы. Риск врезаться с ходу в ее выступающее ребро оставался неимоверным, но иного выхода не было.
А кроме них чуть дальше по течению была и еще одна пара скал, одну из которых Слан окрестил Молочной за то, что река, обрушившись на ее покатое ребро, поднималась по нему вверх на добрый десяток саженей, после чего скатывалась, превращаясь в кипящую молочно-белую пену, которой было наполнено все пространство реки на этом участке. Сила удара была такая, что сразу за этой скалой образовывалась суводь[115].
Сколько Слан ни пытался разглядеть, что творится на дне, есть ли подводные камни, но увидеть ему так ничего и не удалось. Все скрывалось в бешено кипящем «молоке». Пришлось пойти на риск и применить прежнюю тактику, которая принесла спасение чуть раньше.
Баржа неслась, устремив нос на каменный гребень, который поджидал жертву. За ревом воды ничего не было слышно, но каждый из людей, находившихся на барже, и без того знал, что им делать. От неимоверного напряжения трещали мышцы, но никто не выпускал из рук шеста, багра или весла. Сам Слан сражался с непослушным правилом[116], которое злая вода со всей своей буйной силой выворачивала из его рук.
Казалось, что все, конец, но в самое последнее мгновение, рыча от ярости, Слан сумел все-таки совсем немного вывернуть правило, и этой малости хватило, чтобы баржа, скользнув совсем рядом с каменным ребром, изменила движение и свернула в сторону. Дальше тоже было тяжело, но уже не так. К тому же победа придала людям сил, и сплавщики, воодушевленные первым успехом, сумели справиться и с остальной напастью.