Мондевиль издал короткий лающий смешок: «Не задирайте нос! Вам и вам подобным давно пора указать на место!»
Послышался третий мужской голос — из-за спины Абеля выглянул Винсент Роднэйв: «Анастасия, мне нужно с тобой срочно поговорить!»
Амарант Абеля обернулся: «Еще один?»
Винсент напрягся, его остроносое лицо поморщилось: «Уважаемый, вы ведете себя оскорбительно!»
«Разве тебя можно оскорбить? Что ты тут делаешь?»
«Не вижу, почему бы я должен был перед вами объясняться».
Абель шагнул к молодому человеку; Винсент Роднэйв, на голову ниже и в два раза уже в плечах, не отступил. Анастасия бросилась к ревнивцам и протиснулась между ними: «Вы ведете себя, как петухи! Сейчас же прекратите! Абель, убирайся!»
Амарант Абеля пришел в ярость: «Ты это мне говоришь?»
«Тебе!»
«Хорошо, я уйду, но только после них! — Абель ткнул указательным пальцем в сторону Бибюрссона и Роднэйва. — Мы еще обменяемся парой слов — с тобой, сопляк, и с тобой, астронавт!»
«Все вон! — закричала амаранта Анастасии. — Пойдите прочь!»
Райнхольд Бибюрссон нескладно, но почтительно поклонился и вышел.
Винсент Роднэйв нахмурился: «Может быть, мы сможем увидеться позже? Я должен сообщить…»
Анастасия опустила уголки губ: «Не сегодня, Винсент. Мне нужно отдохнуть».
Поколебавшись, Роднэйв неохотно удалился.
Анастасия повернулась к Мондевилю: «А теперь, Абель, будь так добр — мне нужно переодеться…»
Абель набычился и не сдвинулся с места: «Мы должны наконец объясниться».
Голос амаранты Анастасии внезапно изменился — он стал надменным и повелительным: «Разве я не сказала? Все убирайтесь вон! Ты что, не понимаешь, Абель? С тобой покончено — бесповоротно. Знать тебя больше не хочу! Пошел вон — сию минуту!»
Повернувшись на каблуках, Анастасия де Фанкур вернулась к будуару, села и принялась нервно стирать с лица остатки крема. У нее за спиной послышались два тяжелых шага; последовали резкий вздох, стон и равномерно повторяющийся звук падающих на пол тяжелых капель. Вскоре этот звук прекратился.
В воскресенье, на следующий день после выставки, Кудеяр проснулся в мрачном, безнадежном настроении. Он медленно оделся, спустился на улицу, прошелся на юг в тени небоскребов, пересек площадь Эстергази и поднялся на набережную озера у Перламутрового павильона. На террасе он выбрал место за столом, откуда можно было видеть и озеро, и пешеходную аллею вдоль набережной, и заказал кружку крепкого чаю, булочки и варенье из айвы.
На набережной, залитой ярким солнечным светом, было необычно людно. Неподалеку, среди деревьев, дети шумно бегали наперегонки, обзывая проигравших «гларками». На скамье под террасой тесно сгрудились три юнца; они обменивались шутками, вся соль которых заключалась в нарочитом использовании неприличных слов: «Ты слышал про наездника, сломавшего ногу? Лошадь подумала, что он разбился