– Ничего.
– Вам знакома эта женщина? – Каннингем вытащил фотографию Каролины Крейн. Стрейчи помотал головой, слипшийся вихор упал ему на глаза.
– Не припомню. Жаль вас разочаровывать. Вы из-за этого тащились сюда из Лондона?
Он поглядел на ботинки инспектора. Скособоченные, покрытые коркой пыли, они являли собой жалкое зрелище.
– У вас совершенно неподходящая обувь для этих мест, дорогой мой. Ведь вы ужасно натёрли ноги, я ещё на лестнице заметил. Вам просто необходимо это снять хотя бы на полчасика.
Прежде чем Каннингем успел понять, шутит он или нет, критик спрыгнул с кресла и очутился на полу у его ног.
– Вы позволите?
– Вы спятили, – возмущённо выдохнул инспектор, чувствуя, как с него стаскивают ботинок, и не в силах сопротивляться наслаждению сбросить пыточное орудие. Даже дышать стало как будто легче. Второй ботинок последовал за первым. Длинные пальцы критика скользнули вверх по его ноге под брючину и отстегнули резинку носка.
– Эй, что вы делаете? – слабо воспротивился Каннингем. В теле ощущалась свинцовая тяжесть, смешанная с истомой. Стрейчи бережно держал в худых тёплых ладонях его отчаянно саднившую босую ступню, щекоча бородой подъём.
– Оказываю небольшую медицинскую помощь, – проговорил он и неизвестно откуда извлечённым шёлковым носовым платком принялся обтирать ноги инспектора. – Видите, у вас кровь. А тут, как назло, даже пластыря не найти.
– Только не говорите, что вы собираетесь меня соблазнять, – скептически заявил Каннингем. Надо было собрать всё своё хладнокровие, встать с дивана и послать к чёрту этого клоуна, который разыгрывает из себя любителя афинских ночей. Но вот хладнокровия ему как раз и не хватало. Он слишком устал. К тому же и мигрень подступала. У него уже случалось так, что перенапряжение в ногах вызывало приступ мигрени, стоило ему сесть и расслабиться.
– Соблазнять? – Стрейчи выпрямился и отпустил его ногу. – Что за чепуха, я не любитель полицейских. Да и вообще представителей власти как таковых. У меня на них не стоит.
Каннингем вдруг обнаружил, что его собеседник стоит перед ним абсолютно голый. Каким-то образом, непонятно как, он успел вывернуться из пижамы и стряхнуть её на пол. Его неестественно исхудалое тело выглядело жутко, обтянутые кожей кости выпирали наружу; странное впечатление усиливала огромная борода, доходившая до пупка и сливавшаяся с тёмными зарослями лобковых волос – казалось, его безучастно свисавший член растёт прямо из бороды.
– Если вас интересует мой образ жизни, – меланхолично заметил он, – могу сказать откровенно: жизнь у меня собачья. Она вся умещается где-то в промежутке между любовными похождениями королевы Елизаветы и моими собственными.