Все знают, насколько уязвима шея, яремная вена, артерии позвоночник... одно движение и вместо человека перед тобой труп. Но если перерезать другие вены результат будет ничуть ни хуже. Так же фонтаном хлынет кровь, так же обегут круг секундные стрелки, отсчитывая последние мгновения. И это будет так же больно, словно под кожу тебе засунули щипцы и развели ручки в стороны. Одна радость - это не долго.
Мир окрасился алым, и мне захотелось смеяться. Счастье и ужас содеянного смешались в безумный микс. Осознание было столь же болезненным, как восхитительным. Я могла чувствовать, только если вдыхала чужую смерть. С последним ударом сердца, я вновь становилась собой, вновь могла понимать, что происходит и знала, как к нему отношусь. Но стоило, последнему выдоху угаснуть на губах, и я снова погружалась в кокон равнодушия. Я все-таки нечисть, только в отличие от остальных, я оживаю только если рядом кто-то умирает. И да самой убивать для этого совсем не обязательно. Понимание схлынуло так же быстро, как и накатило, оставив после себя привычную горечь.
"Ты ведь ничего не можешь с этим поделать, не так ли?" - спросило вернувшееся равнодушие. - "Да и надо ли?"
В шорох ветра и сухих трав вклинились далекие крики. Выстрелы услышали в колонии, и скоро тут станет многолюдно.
- Они в курсе, что вы тут АО на базе духовенства открыли? - спросил у Андрея сказочник, и сам себе ответил, - Конечно, знают и, думаю, имеют долю в уставном капитале
Скулящий от боли рабочий рывком вытащил нож из бедра и попытался зажать рану, еще не понимая, что это бесполезно. Жизнь покидала его с каждой каплей.
- Вы искали Шереметьева Валентина? Прохрипел священник и в этом хрипе смешались беспомощная злость и удовлетворение, - Тогда прошу, - он поднял руку, - Вот ваш Валька-Валенок. Он же Шереметьев, нарк со стажем, откинулся год назад, но далеко не ушел, волшебный поводок не давал, - он подавился смехом, когда баюн сжал руку.
- Нет, - совсем по-детски прошептал Валентин, а кровь продолжала вытекать между слабеющими пальцами. Несколько секунд, и всхлип сменился выдохом, руки беспомощно повисли, глаза подернулись пыльной пеленой. Мертвым зрение ни к чему.
Мир тут же расцвел, даря мне снова возможность чувствовать. А ведь я даже не двинулась с места, не попыталась помочь, исправить то, что натворила в приступе злости. Убила сама и не помешала сказочнику, позволяя ему убивать раз за разом.
- И этот валенок не натянул на себя только ленивый, - продолжал говорить тот, кто назывался священником, сейчас в его словах не было ни спокойствия, ни располагающего сочувствия, ни даже любопытства, - Он так хотел это забыть, так легко подсел. Так и расскажите его матери, как он отсасывал у каждого, как жрал землю и дерьмо за дозу.