Больше никто к этой теме не возвращался, и только в самом конце рабочего дня, дождавшись, когда Тамара Васильевна и Галина выйдут из кабинета, Оленька тихонько проговорила:
— Ничего, Юль, не расстраивайся, все будет нормально.
— Нормально уже ничего не будет, — Юля раскрыла сумочку и проверила, на месте ли проездной. — Ты же прекрасно понимаешь, что теперь мне, наверное, придется подыскать себе другую работу.
— Да ты что, с ума сошла, что ли! Что такого ужасного произошло, что тебе нужно увольняться?.. Юля, а Юль, ты только прости меня, ладно? Я ведь, получается, тоже вместе с Галкой тебя мучила.
— Ладно, Оль, я сама во всем виновата. — Она подошла к шкафу и достала оттуда свое кашемировое пальто. — И вообще, давай закончим разговор. Вот-вот Тамара Васильевна с Черемисиной вернутся.
— Да с чего бы им так скоро возвращаться? Пока они в туалете чайные чашки перемоют, пока все свои дела перед дорогой сделают! Тем более что нам совсем не обязательно их ждать. У Тамары Васильевны ключ от кабинета с собой, так что дверь можно захлопнуть.
Оленька явно набивалась в попутчицы и утешительницы, а у Юли не было ни сил, ни желания сопротивляться.
— Ладно, пойдем домой, — она проговорила это даже весело, начиная чувствовать, как все потихоньку возвращается на свои места и скоро ситуация будет точно такой же, как две недели назад. Она — несчастная жертва, пережившая нервный шок, а ее соседки по кабинету — добрые и понимающие подруги. И даже Галина, наверное, извинится за резкость, а потом грамотно докажет, что такая «психотерапия» была необходима как воздух.
Оленька быстро застегнула пуговицы на турецком кожаном пальто, нахлобучила на голову капюшон с опушкой из ламы, лихо закинула конец шарфа за плечо и заявила:
— Ну все, я готова, можно идти.
Оказавшись в коридоре, она первым делом настороженно огляделась по сторонам, словно опасаясь увидеть за каждым углом шпиона, и начала жалобно и задушевно:
— Юль, ты пойми, что твоя личная жизнь никого не касается. Было у тебя что-нибудь с Селезневым или не было — какая кому разница? Это твое, только твое. Я вот вроде бы рассказываю всем про себя и Виталика, смеюсь вместе с вами, но что на самом деле творится у меня на душе, никто ведь не знает… Вот вчера, например…
Юлька шагала по длинному банковскому коридору, аккуратно ставя ноги в шнурованных ботиночках на самую середину зеленой ковровой дорожки. Ей почему-то очень важно было, чтобы ступни оказывались именно на этой мысленно прочерченной линии, причем под углом девяносто градусов друг к другу. Она с абстрактным интересом наблюдала, как опускается на дорожку каблук, потом тупой модный носок, и вспоминала, что в детстве хотела быть балериной, чтобы танцевать в белом красивом платье и, конечно же, разворачивать ноги при ходьбе. Оленька семенила рядом, продолжая излагать душещипательную историю о том, как Виталя запрещает ей курить, тем самым унижая ее достоинство. Юля слушала вполуха, кивала невпопад и думала о том, что до самой «Пушкинской» придется ехать вместе…