– Не понимаю, зачем этой дамочке столько нарядов? Шкафы завалены обувью и тряпьём? – недоумевала Катя.
Кармель усмехнулась.
– Я бы не называла тряпьём наряды от дизайнеров и обувь по цене отечественного автомобиля.
– Тем более. Совсем очумели богатеи. Стыда у них нет и совести. А ведь кто-то в это время не может найти денег на еду и одежду для своих детей. Где тут справедливость? Кому-то жрать в три горла и ходить в золотые унитазы, а кому-то едва на хлеб хватает.
Кармель закрыла ладонями уши.
– Кать, ты повторяешься. Надоело уже слушать одно и то же. Может, тебя утешит: счастье-то не в деньгах. Вспомни, где нашли женщину с детьми. Моя бабушка говорила: «Каждый будет отвечать за свои грехи».
Катя проплыла по коридору и скрылась за соседней дверью. Кармель последовала за ней.
– Только это меня и радует, – заявила Катя. – Все эти буржуи расплатятся по полной. Ох и будут их черти поджаривать на сковородке. Кому много дано, с того за многое спросится. А мне бы только попасть с Ванечкой в одно место. Он-то святой. Жизнь в бою отдал, а я умерла от болезни. Не потянут ли грехи куда дальше.
– Да какие грехи у тебя, – пробормотала Кармель и стала рассматривать комнату. – Это детская, для девочки. Её, кажется, Марфой звали. Переборщили с розовым. Полное ощущение, что засунули в торт с розочками. Кать, глянь. Девочка совсем не похожа на мать. Чёрненькая, голубоглазая, а женщина на портрете блондинка с плохо выраженным подбородком. А у ребёнка на личике выражение упрямства, подбородок квадратненький, скулы широкие.
– В папашу, наверно, – буркнула Катя. – А грехи у меня есть. В Бога не верила, думала: со смертью всё заканчивается. А оно вон как повернуло.
Кармель осознала, насколько переживает подруга, и попыталась успокоить.
– Тебе зачтутся солдатики, найденные тобой. Они за тебя вступятся.
Катя повеселела.
– Думаешь?
Комната хозяина дома разительно отличалась от прочих. Светлая мебель, на окнах жалюзи, на паркете ни единого коврика. Всё портила только вездесущая позолота и дурацкий портрет Сеченова. На нём он представал в образе дворянина восемнадцатого века. Комната мальчика походила на апартаменты отца один в один. Даже на портрете художник изобразил ребёнка в костюме, похожем на отцовский. Кармель вспомнила имя – Кирилл, вроде так Александр Григорьевич говорил. Имя, отчество его жены вспомнить не удалось.
Катя выглянула в окно, перевела взгляд на портрет.
– Оба ребёнка смахивают на отца, ничего от матери. Давай теперь обойдём владения местного людоеда. Сад исследуем, может хоть там призрак завалялся.