Ведь он теперь – светописец-уникум, а светопись в новом мире становится высшей ценностью. То есть, по сути, он одним махом вошел в элиту. Не в политическом смысле, само собой, но политикой он никогда и не увлекался.
Да, если рассуждать абстрактно, звучит неплохо.
Но в том-то и проблема – все происходит не с абстракциями, а с живыми людьми, которых приносят в жертву. Мир меняется не сам по себе, а по воле свихнувшейся хитрой стервы. И если в ее голове рождаются великие замыслы, то это не вдохновляет, а вызывает страх.
А еще в этом мире нет прежней Анны…
– Приехали, Генрих.
Особняк супругов фон Вальдхорн располагался недалеко от королевского замка, хотя и на другом берегу реки. Барон и король могли бы, вооружившись биноклем, глазеть друг на друга из окон, если бы у них вдруг возникла такая блажь.
Поскольку визит к барону был деловым, Генрих ожидал, что их проводят в кабинет к хозяину дома. Но слуга распахнул перед ними двери гостиной. Там мягко горели лампы, шторы были задернуты. Османский ковер на полу – каштаново-красный, с невероятно сложным орнаментом – мягко скрадывал шаги.
Роберт фон Вальдхорн, сидевший у камина, поднялся навстречу гостям:
– Прошу вас. Спасибо, что приняли приглашение.
Барону, как быстро прикинул Генрих, сейчас должно было быть лет семьдесят, но выглядел он моложе. Благородная седина без малейшего намека на лысину, прямая осанка, цепкий и внимательный взгляд. Здоровье он явно поддерживал не без помощи светописи – но дозированно, умело, чтобы не было побочных эффектов. Они и понятно – советнику короля, в отличие от светских красоток, ясность ума необходима как воздух.
– Ваше приглашение – честь для нас, герр барон, – сказал ректор проникновенно. – Позвольте представить – Генрих фон Рау, наш выпускник, а потом и преподаватель. Как и вы – с факультета светописи.
– Очень приятно. – Хозяин мазнул равнодушным взглядом. – Выпьете что-нибудь, господа? Есть превосходный аквитанский коньяк. Как раз для такой погоды.
Генрих подумал, что барон не похож на себя из сна. Дело не в возрасте – просто есть ощущение, что это совершенно разные люди. Тот обмирал при виде деревенской девчонки, а этот цедит вежливые фразы, ни разу не улыбнувшись. Какой из них настоящий? Наверно, все-таки тот, а этот просто напялил маску – он же придворный, ему в этом смысле не привыкать…
Барон тем временем объяснял, как распорядиться его пожертвованием. Деньги, как ни странно, предназначались не «чернильному» факультету, а историческому. Речь, в частности, шла о систематизации архивов, которые относились к последним годам правления Старого короля. Ректор важно кивал, делая пометки в блокноте.