Христя же этот маленький секрет так мастерски умела прятать платочком, что неопытному человеку не подавала и повода.
Я кончил.
Три дамы были явно разочарованы, а мечтательная вздохнула и уронила:
— В конце-концов, все мужчины одинаковы…
КАК Я ИГРАЛ В БИРЮЛЬКИ С ДЬЯВОЛОМ
(Очень страшный рассказ).
Если я могу сказать, что я всю свою жизнь стремился к таинственному, то должен прибавить, что оно, в свою очередь, всю жизнь стремилось в сторону от меня. Стремилось во все лопатки.
Когда я оглядываюсь назад, я вижу немало вычеркнутых вечеров, славных темных ночей, убитых на погоню за привидениями, точно так же бесплодно и бессмысленно, как если бы я проиграл их в карты или проспал под сульфоналом. За все это время я видел очень мало духов и очень много жуликов.
Я принял столько телеграмм с того света, при помощи стучащих столов, сколько их проходит перед телеграфистом столичной станции в Новый год или в день четырех именинниц. Из них я сделал только один вывод, — первейшие умы и таланты в очень сильной степени глупеют, очутившись в мире теней. Умные люди на земле, перейдя в иной мир, становятся глупы более, чем это допускается российскими законами. Раз Пушкин, — сам Пушкин! — продиктовал мне стихи, где хромали на обе ноги стопы и рифмы.
Десятки вечеров, сотни новых лиц, новых столиков, новых обстановок! Но к какому неказистому шаблону сводятся все эти сеансы! Их, может быть, было сто три. Не пугайтесь, — я расскажу только о трех.
…Она была очень почтенная и почти высокопоставленная дама. Когда она потеряла мужа, полного генерала, она стала религиозна, как монахиня.
Я встретил ее в одном чопорном и чинном доме аристократической складки. Это был совсем не мой круг. Туда собирались важные консервативные генералы, необыкновенный почтенные матроны, с следами былой красоты, в траурных платьях и с внушительными старомодными наколками на голове.
Победоносцева, Игнатьева, Плеве здесь звали не иначе, как по имени и отчеству. Реакционный публицист, известный всей России, вещал здесь, как оракул, попивая крепкий чай с великолепным медом, и на него звали, как зовут на пельмени или пирог. Я ходил сюда, как художники ходят на этюды.
Генеральша увлекалась католицизмом, и целый час я выкладывал ей все, что слышал о католиках и папе. Когда через несколько месяцев я встретил ее в другом доме, — она была уже вся во власти спиритизма. Ах, спиритизм! — восклицала она и закатывала глаза.
— Передо мной открылся новый мир, — восторженно говорила она. — Нет, вы непременно должны посидеть с нами. Вы почувствуете себя другим человеком!