— Ба, никак молодой барин приехали!
— Ахметка, ты? — не веря своему счастью, заулыбался Александр Олегович.
— Я, Ваша благородь, я! — затараторил Ахмет, смешно коверкая язык. — Почитай три года за Вашим домом приглядываю. Не извольте беспокоиться — там все в порядке.
Поняв намек, Воинов положил монету в подобострастно подставленную руку:
— Это тебе за труды твои.
— Премного благодарен, барин!
— А что, милейший, — уже осваиваясь, снисходительным тоном осведомился Александр Олегович, — Я могу открыть дверь?
— Никак нельзя! Господин барон приказывали — только с его разрешения. Так что, увольте, но открыть никак невозможно. — проговорил Ахмет — Иуда, только что не побрезговавшей мздой. При этом хитрый татарин как-бы невзначай теребил висевшим у него на шее свистком.
Попавши впросак Воинов-отец замер, будто молнией пораженный. Что дальше делать он решительно не представлял. Особенно досадно было красноречивое молчание его женщин, растерянно стоявших в стороне. Именно в это время, словно чтобы выручить его из тупика, к дому подъехала коляска с вещами и Тихонычем. Облегченно вздохнув, Александр Олегович принялся деятельно руководить разгрузкой вещей. Впрочем, руководство заключалось в том, что он суетился, бегал вокруг коляски, давал ненужные советы, в то время как старик-слуга спускал на мостовую бесчисленные чемоданы, баулы, узлы и корзины. Услужливый Ахметка (вот мерзавец!), снова став сама подобострастность, словно и не грозил только что полицией, принялся ловко и сноровисто помогать в разгрузке багажа, предварительно не забыв сердечно облобызать своего старого приятеля Тихоныча.
— Мам, я зачем папа вещи спускает, а вдруг нам не откроют? Их же в гостиницу тогда вести придеться. — тихонько спросила дочка маму.
— Как не откроют? Обязательно откроют! — как-то неуверенно, лишь бы успокоить Наталку, сказала Екатерина Михайловна. — Господин Штоц же обещал.
Как будто услышав слова Воиновой-матери, к особняку подъехало ландо[48], из которого выкатился невысокий кругленький человек с пышными рыжими усами — герр фон Штоц собственной персоной.
— Прошу просчения, прошу просчения! — два раза повторил он. — Торопилься, как мог.
И, подойдя к дверям, принялся ловко срывать печати. Обрадованная Наталка оглянулась на мать, и была неприятно удивлена, увидев полный восхищения и обожания взгляд Екатерины Михайловны, устремленный на барона.
Вихрем Наталка бегала по комнатам старого особняка, заново открывая его. Это был обычный деревянный дом в неоклассическом стиле, коих немало было возведено в Москве после знаменитого наполеоновского пожара. Сразу после входа, украшенного ротондой с колоннами, начиналась огромная зала с высокими потолками. Слева и справа от залы отходили крылья здания, в которых ютились комнатушки, Зала была увенчана куполом, поэтому второй этаж был надстроен лишь над боковыми крыльями особняка. Боковые коридоры первого этажа заканчивались выходом непосредственно в зал, а коридоры второго этажа сообщались открытой галереей, проходящей у задней стены залы.