Внезапно раздался шорох. Северина подпрыгнула на месте, заметив, как из-за груды досок на четвереньках выбирается человек. То, что это именно человек, причем не особо следящий за гигиеной, она мгновенно различила по запаху. На верхушке стены показалась другая фигура, тоже человеческая, но одетая более прилично, чем первая. Мужчина закинул ногу и легко перемахнул препятствие, приземлившись неподалеку от Северины. Третий появился из-за поворота, за которым скрылся кар Димитрия. Четвертый и вовсе будто выбрался из-под земли.
Они походили на гиен, привлеченных ароматом крови умирающей жертвы. Двигаясь медленно и как бы неохотно, с отталкивающими похотливыми улыбками на лицах, мужчины подбирались все ближе, смыкая вокруг Северины кольцо. Она дернулась в одну сторону, затем – в другую, все так же обхватывая себя руками и плотно сжимая голые коленки. Обернулась вокруг себя, стараясь каждого держать в поле зрения и уже догадываясь, что это все равно будет невозможно.
– Смотрите, какую подачку нам Волк бросил, – протянул тот, что перелез через стену. В черной куртке, сильно потертой на плечах, и растянутых на коленях джинсах он походил на вышибалу в каком-нибудь игорном клубе. По крайней мере, Северине только на это хватило фантазии.
– А мы-то не гордые, – захихихал щуплый и сутулый парень с жидкой русой бородкой, – мы подачечку-то подберем. После Волка-то вообще не зазорно.
– И правильно, – сплюнул на землю третий, с подбитым глазом. – Пусть он почаще от нас так откупается. А то шастает по нашей территории и думает, что за это платить не надо.
Все трое тут же воровато огляделись, словно хотели убедиться, что никто посторонний не услышал последнюю фразу.
– Чистенькая… – повел носом в сторону Северины четвертый, и его искореженные какой-то болезнью руки подобострастно затряслись, – парфюмами пахнет…
От шока она не могла выдавить ни слова. Даже когда они одновременно бросились на нее, Северина вяло подумала, что могла бы обернуться в волчицу. Но для этого требовалось сосредоточиться, вызвать изнутри зверя, а у нее не получалось. Ее волчица жалобно скулила, поджав хвост, и ни о какой защите не шло и речи.
Тогда Северина зарыдала, громко, по-детски. Она действительно чувствовала себя беспомощным и несправедливо обиженным ребенком, от которого отвернулись все взрослые. Тушь хлынула по ее щекам вместе со слезами, превратившись в темные ручейки, которые вместе с помадой уже размазывали чьи-то грубые и отвратительно пахнущие руки. Они хватали Северину за скулы, поворачивая ее лицо то в одну сторону, то в другую, щедро осыпая комплиментами и ее гладкую юную кожу, и блестящие длинные волосы, и пухлые губы. На разные голоса они рассказывали, что сделают с ней прямо сейчас, и она прекрасно понимала значение каждого слова.