– Специально все сделала, – повторил Алекс вполголоса, наклоняясь к ней, – чтобы я тебя поцеловал…
Она ужасно захотела, чтобы он ее поцеловал. Какие на вкус его губы? Каким будет ее первый поцелуй? И почему Алекс так испугался, когда случайно причинил ей боль? И у него так тряслись руки…
– Вот еще! – воскликнула она как можно более уверенным голосом и увернулась от поцелуя в самый последний момент. – Если бы я хотела поцеловаться, то сказала бы прямо. Я вообще переодевалась, а ты явился без разрешения. Не очень-то гостеприимно.
Эльза прошла мимо Алекса к двери, стараясь не показывать, что сбегает. Она выскользнула в гостиную, огляделась в поисках спасения и зацепилась взглядом за рояль с открытой крышкой и специальным стульчиком, придвинутым под клавиатуру.
– Ты музицируешь на досуге? – ухватилась она за шанс сменить тему.
– Нет. Это мама, – вяло произнес Алекс, пока Эльза уселась на стульчик и открыла крышку из черного лакированного дерева. – Она – учитель музыки. Иногда берет учеников и на дом.
– А папа? – с преувеличенным вниманием Эльза разглядывала клавиши, словно видела их в первый раз. Все, что угодно, лишь бы не встречаться взглядом с Алексом. Пресвятой светлый бог, зачем она сидит тут вместо того, чтобы без оглядки бежать домой?!
– А отец погиб несколько лет назад при исполнении, – Алекс оперся локтем на край музыкального инструмента. – Помнишь случай, когда фанатик из Нардинии переел опиума, обвязался бомбой и хотел взорвать госпиталь?
Эльза неуверенно кивнула. Слухи доходили, но в их семье не придавали им большого значения, а может, родители просто не хотели нагнетать панику среди детей.
– Вот тогда ему удалось взорвать одно крыло и подорваться самому. Отец был одним из тех, кто добровольно менял себя на больных, чтобы освободить как можно больше заложников. Им совсем чуть-чуть не хватило, чтобы обезвредить психа. Отец у меня старший инспектор полиции. Был.
Эльза кивнула еще раз. Она совершенно перестала бояться Алекса, хоть и сидела перед ним в полотенце, зная его от силы час. Интуитивно почувствовала, что он не может причинить ей зла и не собирается этого делать. Задумавшись, она машинально положила руки на клавиатуру и заиграла, по привычке, просто потому, что сидела за роялем и привыкла на нем играть.
Это была соната с полифонией, медленная, тягучая, как патока, нагретая солнцем. Пальцы знали свое дело, они сменяли друг друга, передавали основную мелодию, как эстафетную палочку, из руки в руку, навешивая на нее дополнительные завитушки из второстепенных музыкальных тем.