В течение следующих нескольких дней Юлий бродил по темному лабиринту переходов. Он уже не чувствовал себя подобно заключенному, брошенному во мрак подземелья. Он находился в благословенном месте, защищенном от всех жестоких стихий, которые сделали его дикарем. Он понял, какое это блаженство — жить в теплом полумраке, без восходов и закатов, без дней и ночей, без свежего дыхания ветра…
Он понял, как прекрасен Панновал со всей его подземной архитектурой. В течение столетий пещеры украшались росписями художников, резьбой по камню, причем многие фрагменты повествовали о жизни Акха и тех битвах, в которых он принимал участие, а также о будущих сражениях, которые он будет устраивать, когда люди поверят в его силу. Там, где картины стерлись, поверх их были написаны новые. Художники постоянно были за работой, часто с опасностью для жизни взгромоздившись на леса, которые, подобно скелету какого-то мифического длинношеего животного, поднимались вверх, к самой кровле.
— Что с тобой, Юлий? Ты ничего не замечаешь вокруг, — сказал Киале.
— Я хочу стать священником. Я так решил.
— Но они не позволят стать священником тебе, человеку со стороны.
— Мой учитель обратился по этому поводу к властям.
Киале задумчиво потрогал себя за нос. Глаза Юлия настолько привыкли к вечному полумраку, что он мог замечать любое изменение лица своего друга. Когда Киале, не говоря ни слова, шагнул вглубь своей лавки, Юлий последовал за ним.
Киале положил руку на плечо юноши.
— Ты хороший парень. Ты напоминаешь мне Усилка. Но мы не будем говорить об этом… Послушай меня: Панновал уже не тот, каким он был, когда я был мальчишкой и босиком бегал по его базарам. Я не знаю, что случилось, но мира уже нет. Все эти разговоры о грядущих переменах, на мой взгляд, ерунда. Даже священники принялись за это дело, с пеной у рта доказывая необходимость перевоспитания и самоусовершенствования. По-моему, от добра добра не ищут. Понял, что я хочу сказать?
— Да, понял.
— Ну что же. Ты, вероятно, думаешь, что жрецом быть легко. Но я бы не советовал тебе становиться им именно сейчас. Священники начинают проявлять строптивость. Я слышал, что сейчас в Святилище казнят еретиков-священников. Лучше тебе оставаться у меня учеником и заниматься своим делом. Понял? Я желаю тебе только добра.
Юлий не поднимал глаз от пола.
— Я не могу объяснить, что я чувствую, Киале. В меня вселилась какая-то надежда. Я думаю, что положение должно измениться. Я тоже хочу стать другим, но пока не знаю — как.
Вздохнув, Киале убрал руку с плеча Юлия.
— Ну что же, парень. Потом не говори, что я тебя не предупреждал.