Одалживать нарезное оружие строго воспрещалось, он это знал не хуже меня, но смотрел в упор и ждал. Мог ли я отказать после всего, что было вместе пережито?
Снял со стены пятизарядный спрингфилд и вручил вместе с патронами. Он принял оружие двумя руками, как подобает по старым корейским правилам вежливости, и низко поклонился:
— Спасибо, хенним[4]. Ты не беспокойся, у Хван-посу оно будет в порядке. И никакие ищейки не пронюхают…
Он подмигнул, распахнул халат, укрепил ружье под мышкой стволом вниз и снова пышно завязал бант. Мне стало ясно, что этот маскарад продуман заранее.
— Ну, мне пора. Может, и встретимся где-нибудь на Пэктусане, хотя горы там широкие… Много убивайте! (У корейцев нет русского «ни пуха ни пера».)
Вскоре выехала и наша группа. Больше двух месяцев провели мы на склонах альпийских лугов и в отрогах потухшего вулкана. Нас палило солнце, налетали внезапные, с градом и грозами смерчи; голодали, а порою имели груду сочного изюбриного мяса, которое коптили в самодельных сушильнях. Пэктусан был милостив — выдал пару могучих пантачей. Измотанные, но удовлетворенные, в начале августа вернулись в Корею.
Я сидел на веранде своего домика в блаженном состоянии отмытого, побритого и переодетого после долгих скитаний человека, когда на дорожке показалась высокая фигура Шина. Алексей Петрович тоже преобразился — чисто выбритый, в легком летнем костюме, однако бросилось в глаза, — чем-то сильно встревожен.
— Слыхали? Хвана привезли… Медведь подрал… Говорят — плохо! Он сейчас в фанзе на станции Шюоцу. Едем проведать, а?
Мы застали Хвана сидящим на высоком пороге фанзы, всего в бинтах, с неизменной короткой трубочкой в руке. Он пытался встать, но его удержали. Сильный запах йодоформа, карболки и чего-то гниющего повис в воздухе. Хван силился улыбнуться и пошутить: об этом можно было догадаться по привычно искривившейся верхней губе — только рот и один глаз не были закрыты повязками. На перевязи забинтованная рука; шея и плечо укутаны, под распахнувшимся халатом пластыри и бинты на животе и ноге.
Потрясенные, смотрели мы на старого друга Хван-посу — Большого охотника, как уважительно звали его односельчане, несмотря на малый рост. А он, издав звук, отдаленно напоминавший привычный смех, довольно внятно произнес:
— Что, красивый? Теперь уж ничего. А видели бы недели две назад, когда меня в госпиталь привезли… Валери-сан, не беспокойся, винтовка твоя цела, — вот там в углу, спрятана в плаще. Чего стоите? Садитесь поудобнее, я расскажу, как мы боролись! Честно говоря, стоит послушать…