Попадалось много следов, шедших в разных направлениях, отличать «свой» без крови становилось все труднее, но мы были так сердиты за Дона, что решили преследовать до темноты: будь что будет!
Примерно через час нагнали остальные собаки, стало легче. Теперь впереди рыскали собаки, и мы, уже не опасаясь внезапного нападения, почти бежали. Но солнце все опускалось, тени удлинялись, приближались сумерки, а зверь ни разу не ложился.
В конце концов свора куда-то исчезла. Я поднялся на последний холм, над усеянным кочками распадком, и остановился в раздумье. Жорж спустился на занесенное снегом болотце и стоял понурясь, без сил. Я понимал, он находится в состоянии крайней апатии: выдохся окончательно и ждет, когда я наконец подам команду кончать погоню, идти обратно. Ведь нужно еще подобрать Дона и доставить его на табор. Отсюда до собаки несколько верст, а там еще дальше — и на пути высокий перевал. Было обидно, я чувствовал, что надежда уплывает с каждой минутой, и все-таки чего-то ждал.
В этот критический момент в боковом ключе раздался лай. Я выскочил на вершину, понимая, что, если побегу на лай, потеряю обзор, а с ним и последнюю возможность увидеть зверя. Собаки слабые, устали, задержать не смогут, он уйдет: нужно заметить секача, когда он появится на противоположном склоне.
Прошла минута. Гон сдвинулся, и я их увидел. По крутому косогору бежал крупный, издали совсем черный, длиннорылый зверь. За ним, отстав на несколько шагов, трусили казавшиеся козявками пес Север и какая-то из новых собачонка.
Нужно стрелять, но передо мной вершины деревьев, кусты; кабан и собаки мелькают как сквозь сетку, сделать прицельный выстрел немыслимо. Прыгать вниз по склону? Быть может, появится какая-то прогалина? И я запрыгал, не глядя под ноги…
Удар, мне показалось, в лоб, был так силен, что я сел и какое-то время не мог опомниться. Потом понял, что удар пришелся не в лоб, а в нос. Провел рукой и наткнулся на сучок, который с маху вошел в ноздрю, сломался и застрял. Нащупав, не раздумывая, рванул. Кровь ударила так, что я увидел красный фонтанчик; окропила бороду, куртку, патронташ, даже брюки. Схватил пригоршню снега, прижал к носу и вдруг осознал, что сижу на прогалине и четко вижу всю группу на противоположном склоне. Они рысью движутся в том же порядке.
Какой нос? Боли и крови как не бывало!
Сидя по движущейся цели стрелять неудобно. Вскакиваю и ловлю на мушку черного зверя. Далеко — шагов триста. Делаю вынос и стреляю: раз — нет, два — нет, три — нет! Сейчас уйдет, все пропало! Уже темновато, куда бьют пули, не видно, и я не в лучшей форме. Еще немного, и он достигнет границы леса, а там — поминай как звали.