— Чего, уже готово? А ружья где?
Ольга Лукинична шагнула к перилам веранды, щелкнула курком и, направив дуло в грудь старшего, негромко сказала:
— Вот ружья! А ну марш отсюдова, пока всех не перестреляла!
Псы инстинктивно поняли происходящее, уловили жест и тон хозяйки. Ощетинились и двинулись на бандитов, те без оглядки бежали до бухты. Стоявшая на крыльце своего дома Пелагея Семеновна, жена Гека, в недоумении наблюдала, как незваные гости, не выкликая лодки и не раздеваясь, вброд добрались до судна и пытались отчалить. Но… начался отлив, и груженная мукой шаланда основательно села на мель.
Пелагее были слышны истошные крики, из которых она хорошо запомнила: «Куой-куой-куой» — скорей, скорей, скорей! — а затем последовало то, что заставило ее застыть от изумления. Бандиты, по двое, хватали с двух концов пятипудовые кули с мукой, раскачивали и бросали за борт, поднимая тучу брызг! Один, второй, третий, десятый… Бросали и оглядывались на берег, как будто ждали оттуда нападения.
В конце концов шаланда оказалась на плаву, ее развернули, подняли серый прямоугольный парус и направили в открытое море.
Почти вслед за ними возле дома Гека появилась вооруженная штуцером, с коробкой патронов в руке, все еще розовая от возбуждения Ольга Лукинична.
— Ну и натерпелась я, Пелагеюшка, бандиты чуть было всех не прирезали! Оставила с ребятами сторожа с ружьем, а сама буду здесь у тебя караулить, как бы снова не воротились!..
В построенной недалеко от берега из китовых костей беседке Ольга с Пелагеей провели остаток дня и всю ночь. Ночь стояла светлая, полная луна серебряно освещала бухту Гека и окружающий берег. Их предосторожность оказалась излишней, — напуганные неожиданно смелым приемом хунхузы больше не помышляли о нападении.
Однако женщины до зари просидели на служивших в этой беседке табуретами китовых позвонках, и Пелагея полушепотом поведала соседке о брошенных бандитами за борт увесистых кулях. И в утренний отлив, собрав помощников, они извлекли с мелководья мешки с мукой, перевезли на берег и сложили в амбаре Гека, разделив нечаянную добычу поровну.
Позднее Янковские доставили свою долю трофейной муки на хутор.
Тем временем поход и все перипетии тех дней остались позади. Но — как эхо этих событий — родилась легенда, главным героем которой стал «чудо-богатырь» кореец Син Солле. И она тесно переплелась с первой — о Нэнуни. Легенда эта ползла от фанзы к фанзе, ходоки и странники разносили ее по корейским выселкам Уссурийского края, через Синий хребет, через тихую реку Туманган на родину сказок, в Корею. Долгие годы спустя сыновья и внуки Нэнуни и Син Солле бесконечное число раз слышали ее уже там. И в богатых, крытых черепицей фанзах, прочно осевших среди тучных рисовых полей, и в убогих, крытых соломой хижинах, затерявшихся в крутых горах дубово-сосновой корейской тайги. И везде эта легенда звучала одинаково торжественно и значительно.