— Конечно, хорошо, — Михаил Сергеевич старался ее успокоить. — Не плачьте, не надо…
— Не буду, — улыбалась Нина Георгиевна, — не обращайте внимания. Женская слабость.
— Вы сильная. Вы очень сильная и хорошая. — Он схватил ее руки, крепко, крепко пожал и вышел.
…В хибарке Клещина пахло крепкими духами. Мандриков остановился на пороге. Значит, здесь Елена. Он слышал только свое сердце. Сжимая пальцами тонкий косяк перегородки, спросил в темноте:
— Вы?..
— Да, я здесь, — откликнулась невидимая Бирич, и Михаил Сергеевич услышал, как ему навстречу зашелестело платье. — Я пришла к вам… навсегда…
— Кто еще здесь, зажгите, пожалуйста, свет! — попросил он.
Жена Клещина зашуршала спичками. Вспыхнул желтый огонек, и в его неверном свете Михаил Сергеевич увидел Елену Дмитриевну.
Ее пышные медно-красные волосы казались червонным золотом. Высокая, стройная, она стояла в двух шагах и выжидающе смотрела. Лицо у нее было виноватое. Мандриков знал, что тревожит ее: не прогонит ли он. Ему хотелось броситься к ней, обнять, благодарить. Но Михаил Сергеевич сдержался. Сбрасывая кухлянку, он сказал жене шахтера:
— Ваш муж дежурит в ревкоме. Просил принести ему поесть.
— Я сейчас, я мигом, — заторопилась она, что-то собирая в узелок, но Мандриков уже не замечал ее. Он бросился к Елене.
— Пришла…
— Миша, — выдохнула она и прижалась к нему. — Мой… люблю… очень люблю… мой…
Она нашла его губы. Оба не слышали, как Клещина выбежала из домика. Елена обхватила голову Мандрикова и, смотря в его глаза своими зеленоватыми, быстро заговорила:
— Вот мы и вместе. Как я мечтала, как я хотела этого! Ты знал об этом, догадывался? Я все эти дни ждала тебя. Как только узнала, что ты ушел из управления, прибежала сюда. Как долго ты шел! Не надо и говорить ничего — не надо. Я люблю тебя, такого сильного и мужественного, и хочу быть твоей, только твоей женой, другом, любимой. — Она подбежала к лампе и погасила ее…
Мандриков лежал рядом с Еленой. Ее сильная, горячая, нежная рука гладила его.
— Я счастлива, очень счастлива. Ты ведь не презираешь меня, что я вот так пришла к тебе и стала твоей. Я слушала тебя на митинге, ты говорил о счастье. Каждый человек должен бороться за свое счастье. Я тоже борюсь за свое. Ты — мое счастье. Какой я была до встречи с тобой? — Она подумала и ответила себе: — Несчастной. И как я ненавижу Трифона. Я готова сама, вот этими руками, — Мандриков почувствовал, как на его обнаженном плече сжалась в крепкий кулак ее рука, — уничтожить его. Да, да, уничтожить. Это мразь, слизняк. Он отравлял мне всю жизнь. — Она брезгливо вздрогнула. Голос ее стал жестким. — Я буду очень рада, если вы расстреляете его.