— Ну, раз невтерпеж, то заходи.
Михаил Сергеевич шире распахнул дверь и позвал Еремеева:
— Помоги Наташе.
Тот вынырнул из толпы и юркнул в кабинет. Неказистый, в потертом малахае, с глазами, изъеденными трахомой, он был неприятен. Когда шли аресты колчаковцев, Еремеев помогал ревкомовцам, и как-то само собой получилось, что он стал своим человеком, охотно выполняющим любое поручение. Михаил Сергеевич уже не раз подумывал поговорить с ним, но не было времени.
— А мне с тобой нечего шушукаться за дверьми. — В голосе бородатого слышался вызов. — Ты при людях говори.
— О чем же? — Мандриков изучающе смотрел на собеседника. В его большой фигуре чувствовалась сила. Голова крепко сидела на широких плечах. Больший с яркими белками глаза смотрели весело и смело. Одет он был небрежно и бедно.
— О том, как ваша жизнь пойдет дальше.
— А так, как вы ее поведете, — улыбнулся Мандриков. — Вы же теперь сами хозяева своей жизни.
— А вы власть, — с насмешкой и какой-то скрытой надеждой сказал бородатый.
— Советская власть — значит, ваша, — пояснил Михаил Сергеевич. Его все больше тревожила напряженная тишина за спиной бородатого.
— Как же это понять? — Бородач с прищуркой посмотрел на Мандрикова, точно прицелился. — По чему же судить, что власть наша?
— Вы довольны были колчаковскими правителями — Громовым и его подручными?
В коридоре зашумели. Послышались нелестные возгласы в адрес колчаковцев. Мандриков обратил внимание, что среди собравшихся не было богатых жителей Ново-Мариинска, коммерсантов.
— Во как сыты, — бородач выразительно провел пальцем по бороде. — По самую завязку. Но ты не увиливай от моего вопроса!
— Я и не увиливаю. Могу сообщить вам, что ревком заканчивает следствие по делу колчаковцев, которые грабили всех, истязали и готовились всю эту землю, — Мандриков даже топнул, — отдать американцам.
— А чего ее отдавать, они и так тута хозяйствуют! — выкрикнул кто-то из полутемной глубины коридора. — Что хочет, то и делает здеся Свенсон.
— Не будет больше. А завтра вы сами спросите с колчаковцев. Судить их будете. Как решите, так и поступим с ними.
— Значит, должок с них разрешается получить, весь должок? — Бородач задумался.
— Весь, — Мандриков почувствовал симпатию к бородачу, участливо спросил: — Много тебе Громов должен?
— Хватит, — с неожиданной злобой ответил тот и строго посмотрел ему в глаза. — Вот завтра я и посмотрю, какая это я есть власть.
— Где будет суд-то? — донеслось из толпы.
— В три часа в доме у Тренева. У него просторно.
Новость оживленно обсуждалась, но Мандриков уже не прислушивался к голосам. К нему протискивался Антон. Он был взволнован. Крутым плечом отодвинув бородача, ниже которого он был на две головы, и не обращая Внимания на его ворчание, он торопливо проговорил: