Она прижала голову мужа к груди, потом завернула ее в передник и быстро вышла на улицу. Калитки тихо открывались и люди в молчании шли к правлению. Ее шаги громко отдавались в тишине, и люди, которых она обгоняла укоризненно глядели ей вслед, негодуя на то, что она идет так шумно.
На площади двое полицейских заменили перегоревшую лампочку новой. Мрак, как испуганная стая воронов, поднялся и повис над кровлями. На небе тихо перешептывались звезды. Вдоль каменной стены, прислоненными к ней головами, так, чтобы были видны лица, лежали тридцать трупов, босые, в одних рубашках. Какой-то штатский стал с краю шеренги мертвецов и в тишине голос его прозвучал необычайно громко:
— Только отцам и матерям разрешается подойти к ним! — он небрежным жестом указал на трупы.
Приблизившись к фонарю он уставился в лист бумаги. Где-то в задних рядах послышалось всхлипывание. Он поднял глаза и словно обдал холодом толпу.
— Павел Иванов!
Из толпы никто не вышел.
— Георгий Петров!
Сквозь толпу пробралась Вагрила. Она остановилась перед мертвецами.
— Головы у них на бок легли, поправить надо… — тихо сказала она, обращаясь к штатскому. Не дожидаясь ответа, она прошла мимо него и стала скрещивать на груди руки мертвецов и поднимать им головы.
— Пенчо Драгиев! — продолжал агент, не обратив на нее внимания.
От толпы отделилась женщина и с воплем отчаяния устремилась к трупам. Мать приникла к бесчувственному телу сына и запричитала.
— Тише, ты! — прикрикнул на нее агент. — Мешаешь!
— Иван…
— Соня…
— Владимир…
Тридцать имен… Тридцать…
Иванка пробралась сквозь толпу. Перед ней расступались, зная о судьбе Стояна, но полицейские, охранявшие доступ к трупам, остановили ее.
— И я имею право! — крикнула она, вынимая из передника голову мужа. Полицейский невольно отступил на шаг. Иванка осторожно положила голову на землю у стены и воскликнула:
— Здесь твое место! Здесь!
Она стала на колени и замерла, склонившись над головой мужа.
— Иванка, Иванка! — раздался чей-то дрожащий голос, словно предостерегая ее от чего-то.
— Не в чем ее укорить, боже! — произнесла бабушка Сыбка и перекрестилась.
Бияз и его жена не сводили глаз с агента, зачитывающего имена убитых партизан, трепетали, боясь услышать имя зятя. Неужели их внук останется полным сиротой? Если есть в мире какая-то справедливость в распределении горя, то по крайней мере, отец должен остаться у ребенка…
— Страхил Дойчинов! — выкрикнул агент последнее имя и сложил список.
Бияз и Биязиха облегченно вздохнули. Только сейчас они почувствовали, что не перенесли бы горя, если бы услыхали имя зятя…