Тутмос (Василевская) - страница 222

Всё свершилось очень быстро, так как многие любили Рамери и не хотели продлевать его мучения, даже жрецы храма Амона, возмущённые святотатством. Многие помнили, что Рамери был любимым учеником мудрого Джосеркара-сенеба, немало нашлось и таких, кому он оказал важные услуги в свою бытность начальником царских телохранителей. Его привели на берег Хапи, жрецы вознесли молитвы к Амону и Себеку, владыке вод, затем два воина зашили полотняный мешок и, отогнав лодку на некоторое расстояние от берега, опустили его в воду. В качестве царского посланца наблюдал за казнью военачальник Пепи, который изо всех сил старался придать своему лицу выражение надменного спокойствия, но, когда круги разошлись по воде, не выдержал и отвернулся, закрыв рукою лицо. Вспугнутая движением стая ибисов взлетела над тростниками, и долго ещё над молчаливой водой разносился одинокий птичий крик. В молчании удалились жрецы и стражники, а вскоре высоко на небосклон выплыла золотая солнечная ладья и рассыпала по зеленоватой водной глади множество разноцветных искр. Потянулись к берегу мойщики одежд со своими корзинами, спустили лодки рыбаки, двинулись вниз по течению суда, доставлявшие дань покорённых стран и продовольствие в укреплённые военные гавани, охотники за дикой птицей расставили свои силки, и великая река Кемет, поглотившая столько жизней, торжественно понесла свои воды вдаль, к таинственному Зелёному морю.

Царский сын Куша Менту-хотеп был счастлив, его обычно хмурое лицо светилось, он как будто сбросил со своих старых плеч не один десяток лет и выглядел так молодо, что в глубокое изумление была повергнута даже не слишком внимательная к мужу госпожа Ирит-Неферт. Несомненно, у Менту-хотепа были причины носить на руках свою радость. Совсем недавно его величество Тутмос III посетил его владения, придя в Куш во главе своего войска — это произвело большое впечатление на местных жителей, которые и без того исправно платили возложенную на них дань и не помышляли ни о каких восстаниях, в чём его величество не без оснований усмотрел заслугу своего верного наместника. Во-вторых, его величество пожелал устроить большую охоту на носорогов, и царский сын Куша удостоился ещё одной похвалы за постройку хороших загонов и всяческие удобства, предоставленные охотникам. В-третьих, Менту-хотеп взялся лично руководить очисткой искусственного протока вдоль первых порогов Хапи, который служил для обхода их судами и вскоре после царствования Тутмоса I был завален камнями, и так преуспел в этом, что фараон на виду у всех позволил ему поцеловать край своей сандалии и лично надел на его шею прекрасное золотое ожерелье. Было ещё несколько причин, питающих радость Менту-хотепа. Жизнь его давно уже стала спокойной — госпожа Ирит-Неферт утратила всяческую привлекательность даже раньше, чем погиб доставивший её мужу столько огорчений Себек-хотеп, а дочери, которые могли бы пойти по стопам своей матери, рано вышли замуж и стали почтенными матерями семейства, что очень льстило раненому тщеславию их отца. Изделия искусных мастеров Куша, подобные тому, которое когда-то вызвало столь бурную зависть чати, теперь во множестве украшали дворец наместника и стали ему привычны, как воздух и солнечный свет. Кроме того, он готовился заслужить ещё одну похвалу Великого Дома, доставив ко двору старого повелителя десять прекрасных девушек, одна из которых, Небси, была столь прекрасна, что сам Менту-хотеп дрожал от восхищения, когда смотрел на неё. Этот дар фараон должен был оценить непременно, так как в последнее время ему особенно нравились чернокожие красавицы. В утешение стареющая царица Меритра должна была получить в дар от царского сына Куша великолепные ларцы из золота и слоновой кости, на которых искусный художник изобразил прекрасную царицу в дни её юности в обществе столь же молодого и могучего фараона. Будучи вежливым и почтительным человеком, Менту-хотеп собирался послать подарок и наследнику — великолепные сосуды для благовоний, выточенные из слоновой кости, но здесь он на благодарность не надеялся, так как царевич Аменхотеп мало утруждал себя соблюдением подобных церемоний. Расщедрившись, Менту-хотеп даже прибывшему к нему с поручением от фараона посланцу подарил золотое ожерелье, но когда ему стало известно о приезде чати, схватился за голову — чем ещё можно было поразить могущественного Рехмира, который только что отстроил себе великолепную гробницу, о которой было известно даже в Куше? Поразмыслив немного, Менту-хотеп решил сделать ему поистине царский подарок в лице Ипетауи, старшей сестры Небси, которая, несомненно, уступала ей в красоте лица и тела, но обладала чрезвычайно приятным голосом и была искусна в танцах. Щедрость царского сына Куша была вознаграждена, когда чати после долгих выражений благодарности и восторга осторожно осведомился у Менту-хотепа, много ли у него ещё подобных красавиц. Как видно, Рехмира по-прежнему был завистлив, и это польстило самолюбию царского сына Куша, знавшего кое-что о хитростях и двойных играх своего соперника. Когда наконец прошло время торжественных церемоний и деловых бесед, Менту-хотеп и Рехмира расположились однажды на отдых в цветущих садах, окружающих дворец наместника, и, обмахиваясь великолепными веерами из страусовых перьев, предались ни с чем не сравнимому удовольствию беседы, о котором, как оказалось, оба мечтали чуть ли не целый год. Со стороны могло показаться, что в тени раскидистых цветущих деревьев расположились на отдых не просто старые друзья, но братья, которые делились последним глотком воды в пустыне и своей грудью защищали друг друга в битвах — они не только улыбались, но и вели себя так, словно не могли наглядеться друг на друга. Это была одна из тех игр, которую они вели в течение добрых сорока лет и в которой достигли вершин мастерства, причём ни один не желал уступать другому и прилагал все усилия к тому, чтобы действительность, очень некрасивая и неприятная, не вышла наружу.