Вообще стало модой размышлять о своей семейной атмосфере, это казалось способным создавать питательную среду для неврозов, но не для гармонии. В свое время душевные перекосы вконец измучили Лео, теперь ему хотелось жить просто и естественно. Ведь может же человек когда-то и от чего-то устать?
— Я не жалею о нашей старой квартире, жалею о другом, что ушло.
— А именно? — притворно поинтересовался Лео.
— Как раз в той старой квартире мы опустили руки и не сделали ничего для будущего.
— Как же это? — удивился Лео.
— Видишь ли, — неуверенно проговорила жена, — до того как мы сошлись и стали жить в том старом доме, у тебя были кое-какие дружки и у нас с мужем — свои друзья, с кем мы общались. Известно, что при разводе круг старых друзей распадается. Всем как-то неловко, никак не решишь, кого предпочесть. Вот они и уходят в кусты.
— Ты утешалась в то время тем, что в будущем мы созовем в новую квартиру новых друзей и забудем о потерянных.
— Теперь их неоткуда взять. Время упущено. В нашем возрасте можно обрести разве что случайных знакомых.
По мнению Лео, это не было каким-то несчастьем, но он не посмел огорчать жену своим суждением. Ему хватало и повседневной суматохи, пестрого ряда лиц, бесчисленных мимолетных контактов — еще и перед сном в ушах звучали сказанные в рабочем помещении фразы, покой и отрешенность как раз и составляли блаженство вечернего мгновения.
Молчание Лео вывело жену из себя.
— Конечно, тебе хватает Вильмута, — очень тихо, но с глубочайшим упреком сказала Нелла.
Лео прикусил язык, чтобы не подливать масла в огонь.
Нелла подвинула под голову диванную подушку и закрыла глаза.
Нелепый вечер, время тянулось.
Надо было оставить машину на ночь под темной аркой и нагло усесться за стол галломана. Там бы он мог потягивать коньяк и обмениваться редкими фразами с хозяевами. Чтобы вконец развеять отчужденность, он мог бы перевоплотиться в страстного меломана и шепнуть доброму коллеге: «Дебюсси». Новоиспеченный пенсионер вскочил бы со стола и стригунком поскакал бы сквозь меблированные дебри своей сумеречной комнаты, чтобы вытащить на свет божий все пластинки, связанные с этим очаровательным именем.
Лео поймал себя на мимолетном порыве зависти: у него никогда не было преобладающего постоянного увлечения, в которое бы он мог в любой миг самозабвенно погрузиться.
И у Неллы — тоже. В противном случае у нее не оставалось бы времени на самоистязание.
Лео мельком глянул на жену — из-под закрытых ресниц по щекам катились одинокие слезинки.
Лео отгонял от себя надвигавшийся порыв сочувствия. Что-то мешало ему вскочить и обнять жену, успокоить ее. Тогда ему пришлось бы что-то пообещать, уступить и послать к черту свои планы на отпуск. Он старался ухватиться за трезвые рассуждения. Еще лучше, если бы удалось вспомнить какое-нибудь пустяковое происшествие или смешной случай. Это ему почти удалось, хотя он и сосредоточился на жене. Прическа Неллы! В продолжение всей их семейной жизни она неизменно делала венцовую завивку, и шапки сидели у нее на голове, словно колеса посередине венка. Лео никогда не допытывался, но был уверен, что такая форма прически шла из девчоночьей поры. Возможно, первый ее поклонник, который решился проводить Неллу домой со школьного вечера, промямлил что-нибудь о красоте ее кудрей, и его неловкое признание в любви навеки въелось в ее душу. Менялись времена и моды, Нелла давно уже достигла среднего возраста, развелась, вновь вышла замуж, вырастила дочь-подростка, но свой венец на голове носила по-прежнему, как предписанный святой нимб. Возможно, что прическа эта помогала Нелле сохранять иллюзию собственной неизменности? Надо отдать должное Нелле — ей это почти удалось, женщину, лившую слезы, трудно было назвать увядшей.