Чащоба (Бээкман) - страница 229

Дыхания Вильмута не было слышно.

В тот момент, когда уставший мужчина снял с плеча винтовку, Лео услышал, как колотится сердце у него самого и у Вильмута. Человек осторожно положил винтовку на кочки, чтобы лежало на сухом месте. Когда он снова поднялся, Вильмут толкнул Лео в бок. Лео ответил тем же, они ободряли друг друга: мы единодушны и готовы к борьбе — хватит попусту пялиться!

Лео не помнит, подумал ли он о чем-то, скорее всего в голове было пусто, она лишь гудела, и кто-то словно бы шептал: на мушку!

Лео с Вильмутом одновременно вскинули ружья. Они тяжело дышали — огонь!

Из двух стволов ударил выстрел.

Выстрел отбросил незадачливых защитников отечества, затылок, казалось, отделился от головы, отлетел в ольшаник и шмякнулся о ствол. Поляна закачалась, стоявший там человек не мог устоять на раскачивавшейся поверхности, хватал руками воздух, нагнулся вперед, растопыренные пальцы нащупывали ложе винтовки — он потерял равновесие и повалился рядом с кочкой, повернув голову. Удивительно ясное и светлое лицо уставилось в небо.

Вильмут схватил Лео за локоть, он громко кряхтел, будто в нем бушевал ураган, и изо рта смрадно пахло.

Через мгновение грохнул еще один выстрел. Над ними переломилась макушка ольхи и с треском полетела вниз.

Лео схватился за Вильмута и пригнул его к земле. Пригнувшись, они стали отходить от валуна. Им не надо было ничего говорить, оба отходили в единственно правильном направлении, там, поодаль, находилась впадина, там они и растянулись. Тяжело дышали на хворосте и ветках, перед лицом почти бесцветная кислица. По щекам катились слезы, Лео еще не думал о чужом человеке — на это ушли последующие десятилетия, — в тот момент его охватила болезненная жалость к себе: никогда я уже не вернусь в родные стены. Он ощутил на себе грязь, и пот, и кровь, почему-то казалось, что и в него стреляли. Когда они поднялись с истлевшей листвы ольшаника и валежника, Лео был уверен, что нога его прострелена; он только не знал, какую из них волочить, в обоих ботинках хлюпало. Он не осмеливался глянуть, он думал, что на каждом шагу из дырочек в ботинках сочится кровь, все тело, и ноги, обливались потом.

Он еще не осознал, что они с Вильмутом убили человека.

Ночь они провели в виллакуской бане. Куксились, мылись, сидели, пили в огромном количестве пиво, по-скотски оправлялись по-малому тут же, возле двери, снова окатывались давно остывшей водой, пока не улеглись в предбаннике на скамейке, натянув на себя вместо одеял влажные полотенца, и продремали, дрожа от холода, на жестких досках до утра.