Невеста Вильмута предложила карамель в стеклянной вазочке — конфеты выдавались взамен нормированного сахара, к чаю они вполне годились. Сиплая музыка патефона — слова жизнерадостной песни все кружили по лунному свету и лестнице, что вела на сеновал, — вызывала воспоминания о былых деревенских гулянках, и Лео почувствовал себя еще более стесненно.
Вильмут был тут далеко не впервые.
В паузах между музыкой и громкой песней он хвастливо рассказывал о своем богатом хуторе. Словами из школьной хрестоматии Вильмут описывал свою мать, у которой, кроме работящих рук, было золотое сердце. Не забыл при этом заметить, что ему пора брать в руки бразды правления, отец стал прихварывать.
Лео с любопытством слушал друга. Небо над родным краем было затянуто мрачными тучами, но тамошних людей, казалось, уже не терзали страдания, сомнения, и жизнь у них все более преуспевала. Самоуверенные байки Вильмута одним махом выкашивали тернии бытия. Он и не заикнулся о том, что сложные обстоятельства изгнали его из дома и вынудили затеряться среди городского люда. Нет, лишь жажда познания толкала молодого человека взглянуть на мир, еще успеется посидеть на хозяйском троне у себя на хуторе. Несмотря на свое красноречие, Вильмут не напускал тумана, здешней семье должно быть ясно, что у Вильмута вполне серьезные намерения. Он бы давно махнул рукой на город, если бы в его родных краях нашлась подходящая девушка, достойная того, чтобы восседать рядом с ним на кожаной подушке в рессорной коляске.
Лео держал язык за зубами и со страхом вопрошал себя: что это Вильмуту взбрело в голову? Куда он думает девать жену? Зачем он охмуряет этих тихих людей?
Ощущение неловкости парализовало Лео. Губы одеревенели, словно это он вместо Вильмута молол чепуху и был за это наказан. Умудренный старик, сидевший на краю кровати, смотрел на Вильмута с нескрываемым презрением, будто видел перед собой пошлый базарный балаган. Нахрапистость Вильмута ошеломила Лео, друг, казалось, приторговывал в корчме служанку, которая возбуждала его и которой он надеялся обладать. Или он действительно втюрился по уши, что утратил чувство реальности?
Лео видел, что эти люди не принадлежали этому дому, война пересадила их в чужую среду. Чувствовалось превосходство старика, от него исходила вселявшая робость одухотворенность, он не показывал своей подавленности. Его словно бы не трогало, что он находится в этой бедной комнате и вынужден из-за тесноты сидеть на покрытой серым солдатским одеялом койке. Будь он простолюдином, он бы принял участие в разговоре и заявил: так ведь и мы в свое время… Теперь плачемся по прежней жизни.