Проспав несколько часов глубоко и без сновидений, Лео проснулся под утро. Солнце еще не поднялось, за открытым окном шелестела густолистая береза, в комнату вливалось какое-то забытое благоухание. Между покачивающимися ветвями проглядывало заштрихованное нежно-розовыми полосами небо. Затаив дыхание, Лео вслушивался в тишину. Может, именно в эту ночь вдруг вымерли все автомобили, машины и моторы — возможностей катастрофы куда больше, чем человек в состоянии себе представить, даже мастодонты некогда прекратили свое существование. Странно подумать: в одно далекое утро в живых не оказалось ни одного гигантского мамонта. Лео пытался настроиться так, чтобы насладиться тишиной, за проникновение в сущность покоя приходилось платить бессонницей, и это отнюдь не было непомерной платой.
Вдруг Лео стало жаль Неллу, как раз на рассвете жену больше всего беспокоил городской шум: она металась в кровати, сдерживала вздохи, ее тело исходило жаром, по комнате разносился запах ночного крема. Маленькая подушечка, которой она вечером прикрывала ухо, конечно же опять куда-то исчезла. Нелла свешивала руку через край кровати и шарила по полу, найдя подушечку, сдувала с наволочки возможную пыль.
Но Нелла не переносила также лесной тишины и деревенского покоя. В глухом месте ее настроение через несколько дней портилось, ей страшно недоставало тысячи оставшихся дома мелочей, в том числе, естественно, горячей воды и чистой кровати, — то, что она по утрам, измученная шумом, не находила себе места, в счет не шло. Исконная горожанка, Нелла не привыкла к городской суматохе, но и деревенская жизнь была не для нее.
В свое время, когда Лео с Вильмутом обосновались в городе, более всего в новой обстановке ему нравилось это скопление зданий. Свободные минуты он тратил на прогулки по старому городу, его восхищало то, что на каждом шагу менялись виды, когда он прищуривался — дома казались ему живыми и пластичными; двигался он, начинали двигаться и они, одно отступало от другого, взору открывались какая-нибудь башня или ниша. Особенно он любил туманные и метельные утра: небо исчезало, здания словно бы излучали из себя тайны, и от этого восприятие становилось особенно чутким.
Лео не уставал бродить по внутренним дворикам, эти каменные колодцы были бесконечно разнообразны: в вечерние часы, когда он задирал голову, небо, казалось, уплотнялось в сито, через которое просачивался фиолетовый отсвет. Зато солнечным летним утром чья-то беспечная рука бросала на стену каменного колодца с его тусклыми окнами единственное ослепляющее яркое пятно, которое полыхало на серой стене огненно-желтым цветом, и все окружающее меркло.