В один из студеных вечеров Вильмут снова собрался из дому. Он завернул гусли в тряпку и даже не подумал о том, что придется тащиться по скрипучему снегу из одного конца города в другой, видимо, почувствовал себя готовым играть завораживающие мелодии своей возлюбленной в розовом платье. Лишь в полночь на лестнице послышались громкие шаги, дверь распахнулась настежь, волосы Вильмута заиндевели; тут же кристаллики льда стали таять, заискрились, все это очень шло его довольному, раскрасневшемуся, как у рождественского Деда Мороза, лицу.
Забравшись в постель, он со сладостным вздохом сказал:
— Ну, теперь все!
Захрапел, тут же проснулся и предупредил Лео:
— Учти, если увидишь на дверной ручке газету, не вздумай барабанить, а мотай на цыпочках ко всем чертям.
Гусли свое дело сделали. Впоследствии газета столь часто торчала в дверях, что Лео невольно уже начал подумывать о новом жилье. Сперва он решил набраться терпения: может, у них поубавится пыл. Было не так просто уйти от Вильмута. И не только потому, что они между собой ладили, вовсе иные обстоятельства связывали их. Отход друг от друга мог стать роковым, еще меньше они могли позволить себе ссору. Ярость Вильмута оказалась бы запалом для бомбы, кто знает, какой силы взрыв мог последовать. Когда-то в детстве Вильмут чуть было не убил однокашника Ильмара: с пеной у рта, с налившимися кровью глазами набросился он на него с палкой. Пришлось повозиться, чтобы оттащить его от жертвы. После они допытывались у дрожавшего Ильмара, чем же он так взбесил его, — да ничего особенного, назвал отца Вильмута засранцем.
До сих пор им с Вильмутом удавалось держаться единственно возможного и оберегающего их курса. Удрав из родной деревни, они выучились на слесарей, потом сели за руль машины, стали нужными людьми, выполняли работу, которая ценилась: почти незаметно влились в городскую жизнь, временами казалось, что для обоих прошлое покрылось дымкой забвения. Временами Лео даже представлял себе, что его жизнь вообще началась здесь, в городе, что он родился взрослым человеком, а все предшествующее — смутный и бессвязный ребус; можно было надеяться, что и Вильмут пришел к такому же выводу. Можно, хотя натуре друга и была чужда самодисциплина. В то же время Лео никуда не мог бежать от сознания, что защитная скорлупа самообмана полна скрытых трещин. К тому же Вильмут был мастер на сюрпризы: жизнь обязана держать в напряжении и щекотать нервы.
После снежной зимы, в течение которой Вильмут подчинил своей воле как струны гуслей, так и девицу в розовом платье, он еще раз огорошил Лео.