Запыхавшиеся сестры забрались в машину.
Они примчались вприпрыжку, будто горели желанием вцепиться в человека, которого только что объявили своим кровным родственником.
— Куда теперь? — холодно спросил Лео.
— После моста свернем в парк пастората и закусим, — предложила Хельга.
Этот отрезок пути они проехали молча.
На берегу реки, на пригорке, сестры усердно захлопотали. И чего только у них не было с собой! На траве расстелили клетчатое одеяло, середину которого покрыли белой скатертью. Из пластмассовых коробочек выудили яйца, огурцы, бутерброды — даже солонку и ту не забыли. Каждый получил по чашечке ароматного кофе и бумажную салфетку на колени. Лео почувствовал, что голодный желудок делает его перед этими женщинами безоружным.
Несколько робея, они старательно обхаживали его, будто обслуживали почетного гостя. Ему предлагали лучшие куски, и голодный Лео с аппетитом уплетал все подряд.
Сытый человек, если он выпил крепкий кофе и дымит сигаретой, не может быть злым. Подразнить сестер — это он мог.
— Подчеркивать общее происхождение — это сегодня какой-то атавизм. Для людей, кажется, важнее духовное родство.
Изумление и сожаление — что еще можно было увидеть в их взглядах. Может, лишь ироническая усмешка в уголках рта Сильви действовала оживляюще.
Высокомерное лицо Урве и ее гладкая шея как-то вытянулись, когда она, свертывая бумажную салфетку, произнесла:
— Прошлое — это наша настоящая судьба, наше богатство, которое никто не в состоянии отнять. Чего бы стоил наш народ без своих корней? Ничтожная песчинка под ногами упорно продвигающегося вперед человечества.
— Не перебарщивай, — усмехнулась Сильви.
Ухоженные руки Урве слегка дрожали, когда она поднесла ко рту чашечку с кофе.
— Так разъясни ты получше, — защитила Хельга Урве.
— Вы, конечно, правы, — согласилась Сильви и с любовью посмотрела на сестер. — Жизнь становится как бы теплее, когда знаешь о своих предках. Историю переиначивают так и эдак, что-то возносится до небес, о чем-то умалчивается, будто этого и не было. Но прошлое какого-либо рода непоколебимо, никто из чужих не сможет перебрать и истолковать его на свой лад. Возникает определенная иллюзия свободы, когда вспоминаешь об устремлениях предков, которые никто не в состоянии вульгарно разложить по полочкам в свете расхожих истин.
— Очарование субъективной трактовки истории, — буркнул Лео.
— О да, — вмешалась Хельга, — естественно, всяк из нас по-своему оценивает жизненный путь членов нашего рода, мы судим о предшественниках со своей колокольни, и все же прошлое родни сливается с нашим собственным опытом.