— Результаты достигаются, на них не любуются, — сказал Грутце. Он любил произносить чеканные фразы и думал, что их будут вспоминать после его смерти. Для этого он все их все время твердил всем друзьям.
— В России отступают быстрее, чем мы, — сказал Вольхольц.
— Мы вообще не отступаем, — сказал Грутце, — но это затишье в боевых действиях невыносимо. Мы должны наступать и будем наступать. Отныне думать о дальнейшем отступлении — измена. Спорить со мной бесполезно. Двинемся на юг, снова возьмем Сан-Амброджо, пересечем Гарильяно, обнажим фланг противника для атаки нашим резервном батальоном, которым командуете вы, полковник Брейтханд, и вновь займем Черваро. Я сказал, вновь займем Черваро. Понятно?
Наступило молчание. Брейтханд поглядел на свои пальцы и облизнул губы.
— Не слышу ответа.
Брейтханд неторопливо поднялся со словами:
— Герр генерал-майор, прошу отстранить меня от командования.
— Ясно, — отрывисто произнес Грутце. Ему хватало ума понять, что все офицеры постоянно обращаются к нему «герр генерал-майор», а не просто «герр генерал» с намерением оскорбить его. — И чему приписать вашу просьбу, герр подполковник? Трусости? Я спрашиваю для того, чтобы указать в рапорте.
Брейтханд словно бы получил пощечину.
— Два моих Железных креста достаточный ответ на это оскорбление, герр генерал-майор, — ответил он, с трудом сдерживаясь. — От командования прошу меня отстранить, потому что я солдат, а не убийца.
Грутце вышел из себя.
— Что вы имеете в виду? — завопил он.
— Я выразился ясно, — ответил Брейтханд, — и прошу официального разрешения оставить должность.
— Не разрешаю! — выкрикнул Грутце. — Не разрешаю, слышите? Полковник Вольхольц, вы будете командовать подразделением, атакующим Черваро.
Вновь наступило молчание.
Вольхольц приподнял брови и задумался.
— Ну? — спросил Грутце.
Вольхольц, человек более слабого характера, стал отвечать неторопливо и рассудительно.
— Мои обязанности ясны, — заговорил он, — однако прошу разрешения предположить, что страсти здесь, пожалуй, чрезмерно накалились. Ни в коей мере не присоединяясь к позиции доблестного собрата по оружию полковника Брейтханда, я был бы рад, если б в начале такого — как бы это сказать — такого серьезного шага…
— Что это за нелепый дипломатический язык? — спросил Грутце. — Я хочу слышать «да» или «нет».
— Тут все не так просто, — ответил Вольхольц.
— «Да» — ответ в высшей степени простой, — сказал Грутце с тяжеловесным юмором. — «Нет» окажется более сложным.
Фон Лейдеберг неожиданно поднялся и произнес с убийственным презрением: