Ждала Илью шаманская внучка, всю осень, зиму и весну ждала. Позор свой спрятать не смогла и не хотела. Вот вам назло всем будет у меня сын и муж меня по весне заберет. Ничего никому не дала с собой сделать. Спасибо, что новый русский брат, который из России от покойного деда пришёл, помог отстоять ребенка перед стариками. Странный он такой – этот брат Николай. Живёт сам, не на стойбище. По-тунгуски говорит, людей лечит, знает много. Приходит когда хочет, всегда в нужный момент и уходит не прощаясь.
В мае родила она сына. Эрликом назвали. Похож мальчишка на тунгуса и на русского похож. Гнать его не гнали, но не любили. Чужой он всем. Изждалась она Илью, сил нет. Который год ходит по тропе к тому месту, где он палатку свою всегда ставил. Никому её не жалко, никому Эрлик её не нужен. Только брат Николай утешает и мальчишку любит. Наверно, думает она, свою русскую кровь жалеет. Как-то сказала ему об этом, а он в ответ, мол, не так это, я род Бальжитов сберечь хочу и Эрлика шаманом сделаю, не беспокойся, всё хорошо будет, а про Илью ни слова. Взмолилась она, раз шаман ты, скажи, где мой русский муж, почему не идёт за мной и за сыном, может умер он, может заболел, а может забыл меня – скажи! Хорошо, отвечает шаман Николай, скажу! Забыл он тебя, всё у него есть – и жена другая, и сын от нее. Не нужна ты ему и позор твой для него только смех и веселье. Смотрит она в глаза шаману и не видит там ничего кроме Ильи. Глаза голубые-голубые у шамана Николая, как небо, как у мужа ее неверного.
Пошла она летней ночью по лунной тропе, по той дорожке, что луна по тайге ведет и через речку узеньким мостиком перебрасывает. Пошла по берегу, по реке пошла и не свернула с тропинки, пока не забрали её к себе навсегда духи речные.
Остался Эрлик круглым сиротой. Записали его в документах Эрликом Ивановичем Ургалчиновым. Эрликом горемычная мать назвала, Иванович, потому, что отец русский был, Ургалчинов, потому что в роду таких имен не бывало.
Растет с другими детьми, а всем не свой, всем чужой. Только шаман Николай его любит. Эрлик как постарше стал, так вовсе к Николаю перебрался. Живёт паренёк с обидой, не любит он тунгусов, жажда мести за мать всему роду его сердце рвёт.
Снова Эрлик убежал из стойбища. Идёт вверх по берегу реки к шаману Николаю. Зубы сжимает изо всех сил, напрягает скулы, чтобы не пустить на волю слёзы обиды на свой род. Слёзы просятся, колют изнутри, собираются водой в носу. Эрлик с быстрого шага переходит на бег, – ноги громко стучат по сухой береговой гальке, звук гулко мажется по поверхности речушки.