Хоть кое-что и удалось подправить, подсадить из той рассады, что первоначально была лишней и осталась в ящиках, но урожая большого ждать уже не приходилось…
У Валерки через неделю после града тоже беда стряслась.
Был он в тот день, наверное, выходной. Лошадь отвел пастись на берег пруда, привязал к дереву.
Берег в том месте был диковатый – стояли чахлые березки, рос тальник, у самой воды – камыш. Почва нельзя сказать что болотистая – так, вечно сырая, и трава от этого росла мягкая, сочная. Коровий молодняк там пастись любил, Валерка лошадь отводил туда часто.
Место это находилось за задами нашего огорода, который был окружен не пряслами, а хоть и щелястым, но все же забором. Работая на грядках, я замечал лошадь меж березок, слышал ее всхрапы. А вечером оказалось, что она утонула. Захлебнулась, точнее.
Поверить в это было сложно. Я потом обследовал тот участок – негде ей было там захлебнуться. Так, трава и грязь под ней. Хотя чего только не бывает… Скорее всего, задушилась лошадь уздечкой или, еще вероятней, отравилась. Кусок хлеба с крысиным ядом нашла и сожрала… Не знаю. Неоспоримым было лишь то, что утром лошадь была живая, а вечером – туша на берегу.
Всем околотком переволокли тушу во двор Валерки. Он, как обычно, старался больше всех, но был растерянным, словно ошпаренным, суетился, дергался туда-сюда, смотрел ошалелым взглядом… Лошадь была совхозная, нестарая, за нее нужно было расплачиваться…
На другое утро возле Валеркиных ворот организовалось нечто вроде прилавка. Стол, безмен, ножи, тазы и баки с мясом, кровяным, темным… Оповещенные жители шли к этому прилавку, выбирали куски, Валерка взвешивал. На вопросы, точно ли лошадь захлебнулась в болотце, заверял:
– Да-да! Фельдшер вскрытие делал…
Люди верили, брали. С мясом было тогда туго… Мы тоже купили килограммов десять, но не для еды, а чтобы как-то помочь Валерке собрать денег за лошадь. Ему нужно было совхозу выплачивать. Конину же потом, брезгуя есть сами, варили Биче.
…Вскоре после этой беды приехала мать Валеркиной жены – как и дочь, в яркой одежде, городская на вид. С неделю вместе с дочерью катала по улице коляску, ходила в бедный деревенский магазинчик, накрасившись, обув туфли на высоких каблуках.
Один раз я ее встретил в магазинчике. Она стояла и смотрела на полупустые полки таким презрительно-брезгливым взглядом, что мне, тоже презирающему деревенскую скудность и убогость, но пытающемуся это скрывать и от себя самого, захотелось язвительно ее спросить: «У вас в Дудинках, наверно, икры завались?»
Наверное, она, мать Валеркиной жены, и сыграла главную роль в том, что их семья распалась. Убедила дочь, что здесь ей ничего не светит, только погубит свою жизнь, дождется старости, так и не выпутавшись из нищеты. И судьбу ребенка сломает… Мать уехала, а у Валерки пошли чуть не ежедневные скандалы. Все лето бушевали, и все громче и отчаяннее звучал голос Валерки.