— Почему? — повторил я.
— Разве вы не видите? Посмотрите!
Я посмотрел — передо мной глубокие, тревожные глаза…
— Ну, — спросила она и улыбнулась, — теперь видите?
— Вижу, — ответил я. — Так вы меня любите?
— Да, — послышался тихий ответ.
После этого я, кажется, долго на неё смотрел, и, только когда она умоляюще мне сказала: «Бегите», я громко захохотал, так что сам содрогнулся от своего хохота. Я никогда так не хохотал, да и сейчас не могу. А она, бедняжка, испуганно метнулась от меня в сторону и, как лист, задрожала.
— Любите? — сквозь хохот и слезы спросил я.
Слов её я не слыхал, но глаза её мне говорили, кричали: «да, да»…
— Подите сюда, — сказал я после смеха.
Она робко подошла. Я велел ей снять панталоны и ложиться на стол, — лучшего и удобного предмета у меня в кабинете не было. Она, вместо того, чтобы подойти к столу, упала в кресло и зарыдала.
— Так, значит, сударыня, вы меня не любите? Позвольте мне все ваши фокусы отнести к вашему женскому притворству.
После моих слов медленно поднялась Аскольдова с кресла и дрожащими пальцами, боясь обнажить тело ног, стала снимать панталоны, а затем робко подошла к столу.
— Ну? — всё так же насмешливо спросил я.
Она ещё ниже склонила голову и виновато прошептала: — Я этого ещё не знаю… — и закрыла рукою лицо.
Я погасил огонь и подошёл к ней. Она лежала на столе. Я прикоснулся к её платью, к испуганному телу.
Тут Андрей Завулонов дёрнулся с кресла и замолчал.
— И?.. — кто-то из нас бросил вопрос.
Андрей Завулонов быстро вскинул голову, обвёл нас глазами и злобно выкрикнул:
— Вы что же, думаете, что Андрей Завулонов, комиссар по борьбе с дезертирством, мерзавец. А?
Мы все сразу вытянулись из кресел, склонили головы в сторону Андрея Завулонова, беспокойно забегали глазами, зашипели:
— Что вы, товарищ комиссар, разве…
— Знаю… знаю… Это я просто пошутил. Ведь вы мои друзья. Вы не раз меня спасали от смерти.
Он так расчувствовался, что даже поднялся с кресла, обошёл нас всех и крепко пожал нам руки. Потом опять, сел в кресло и стал продолжать:
— Я её только поцеловал… Погладил волосы и тихо сказал:
— Встаньте.
Она встала.
— Оправьтесь.
Когда она оправилась, я зажёг лампу. Она стояла в углу и плакала.
— Простите! — сказал я. — Мы ещё увидимся.
Она обвила мою шею и поцеловала.
— Бегите… скорее бегите…
— Бежать… — прошептал я и заметался по кабинету. Бросился к письменному столу — заперто, а ключи забыл дома.
— Ты чего? — спросила Аскольдова и тоже заметалась по кабинету.
— Револьвер! Револьвер! — забарабанил я. — Немедленно надо револьвер!
Я и она выбежали из кабинета в канцелярию и там, в канцелярии, в одном из столов я нашёл револьвер и, хорошенько не рассмотрев его, бросился из комиссариата на улицу.