Ремни крепко держали меня, не давая сделать ни одного движения. Да, да, это я, Чет, просто Чет! Как же мне… А! Хвост! Я же могу шевелить хвостом! Я замолотил хвостом по столу изо всей мочи, сотрясая всю эту ледяную комнату.
— Уберите клапан, — сказала Сьюзи.
Я ехал в машине Сьюзи, на сиденье переднего пассажира. Между нами стояла коробка собачьих галет. Иногда Сьюзи угощала меня, порой я наклонялся к ней, чтобы лизнуть в щеку.
— Как ты оказался в такой дали? — спросила она. — И где Берни?
Я снова лизнул ее, не придумав ничего лучше.
— Прекрати, — расхохоталась она, — иначе мы попадем в аварию.
Я прекратил. Почти. Сьюзи пахла фруктами — яблоками и земляникой. Нюхать фрукты мне нравилось больше, чем их есть. Для человека Сьюзи пахла просто замечательно, я бы занес ее запах в число лучших. К нему примешивались цветочные оттенки, знаете, такие маленькие желтые цветочки, на которых пчелы… Только не спрашивайте меня про пчел! С меня хватило и того…
Я вдруг подумал про Мэдисон. Вспомнил, как она глядела на меня из окошка сарая, вспомнил тех нехороших людей. Обернулся и посмотрел в зеркало заднего вида.
Сьюзи тоже бросила взгляд в зеркало.
— Что там такое, Чет? — спросила она.
В зеркале, как обычно, отражались только машины.
— Готова поклясться, тебе в голову пришла мысль. Дорого бы я дала, чтобы узнать какая.
Мои уши встали торчком, как-то сами по себе. Сьюзи протянула мне галету. Вкусную, хрустящую. Интересно, где она их покупает? Я попытался растянуть удовольствие, но, как всегда, проглотил угощение одним махом. Высунул нос в окно. Множество великолепных запахов проносилось мимо с такой скоростью, что я едва успевал их различать. Низко над землей пролетела птица. Птиц я не люблю, но еще ни разу не сумел поймать хоть одну. А вот у кошек, например, это получается легко, словно играючи, сам видел. Я гавкнул на противную птицу, только она не услышала. Гавкнул еще несколько раз. Здорово, когда занят делом! Бывает ли у кого жизнь слаще моей? Нет и нет!
— Чет, что случилось?
Выяснилось, что я зачем-то скребу лапами приборную панель. Ой, кажется, даже слегка поцарапал.
— Между прочим, это кожа.
Конечно, я знал, прекрасно знал, что это кожа, чувствовал ее запах, вкус и шероховатость. Мне стало стыдно, но ненадолго. Шероховатость, запах и вкус кожи — и все это потрясающее! — полностью захватили мое внимание, пришлось бороться с искушением еще немного поскрести приборную доску.
Дорога петляла вдоль горного склона. Сверху была видна равнина, сплошь застроенная — до самого горизонта, на котором темнели затянутые дымкой скалы — человеком.